Нечистая сила и народные праздники

Афанасьев Александр Николаевич

С немецкими эльфами родственны славянские кикиморы и полудницы: первые соответствуют темным эльфам (цвергам), а последние – светлым, что свидетельствуется не только соединенными с ними поверьями, но и самым значением их названий. Слова «кикимора», «мора», «мара», «маруха» указывают на существа мрачные, темные; это духи, населяющие воздух и каменные горы (= тучи); они рождаются от связей огненного змея с красавицами, т. е. от брачного соития демона-Вритры с облачными девами; ведьмы и кудесники учат их мудрости, расчесывают им волосы, поят их медвяной росою, а кот-баюн тешит их своими песнями. Кикимор представляют безобразными карликами или малютками, у которых голова – с наперсток, а туловище – тонкое, как соломинка. Дорожным людям случается находить брошенного в поле плачущего ребенка; они кладут его в сани или повозку, но лошади храпят, упираются и не идут с места; несут найденыша на руках, но только приблизятся к деревне – как он вырывается и с диким хохотом исчезает с глаз. Кикиморы наделены способностью являться невидимками, быстро бегать и зорко видеть на далекие пространства; они бродят без одежды и обуви, никогда не стареются, вечно неугомонны и, как грозовые духи, любят стучать, греметь, свистать и шипеть. По сродству эльфов с домовыми духами, кикиморы, поселяясь в избах, живут за печкою и по ночам надоедают страшным стуком. Любимое их занятие – прясть и ткать; в тихие часы ночи (собственно: во мраке черных туч) явственно слышно, как они тянут и сучат нитки и снуют ткань [93] . В Киевской губ. известны женские мифические существа нички (ночки = марухи, nachtmar), которые в ночное время, особенно по пятницам, стучат и шалят в избах; бабы боятся, чтоб они не выпряли весь лен, и прячут от них свои кудели. Существуют народные поговорки: «Чу! Кикимора пряжу прядет»; «От кикиморы рубашки не дождешься!» Сказки упоминают о карликах (маленьких мужичках в червонных шапках), прядущих золотые нити, о веретенах, которые сами собой прядут и днем и ночью медные, серебряные и золотые кудели, и, наконец, о трех сестрах, из которых одна может прокормить целое царство (т. е. от нее зависит земное плодородие), другая берется напрясть и наткать столько, что на весь мир хватит, а третья обещается родить сына-богатыря.

93

В Саратовской губ. шишимора – привидение в виде белого старика.

Полудницы (от «полдень» – юг, теплая, летняя сторона) тождественны с солнцевыми девами сербских песен и белыми женами немецких саг, которые в полдень показываются

у колодцев (= дождевых источников) и расчесывают свои длинные косы. На Руси сохранились о полудницах слабые и отрывочные воспоминания. В Южной Сибири знают под этим именем мифическую старуху, с густыми всклокоченными волосами, одетую в лохмотья; она живет в бане или в кустах крапивы и оберегает огороды от шаловливых детей. В Архангельской губ. полудница – охранительница полей, засеянных рожью: «Полудница во ржи, покажи рубежи, куда хошь побежи!» Родители пугают детей: «Не ходи в рожь, полудница обожжет!» или «Ужо тя полудница съест!» Беспоповцы-староверы творят в полдень молитву на изгнание «беса полуденна». Вацерад толкует слово poludnice – dryades, deae silvarum. И доныне в лесных областях Богемии народ рассказывает о лесных полудницах (lesni или divezeny poludnice, polednice), которые в полдень летают в крутящихся вихрях и воруют маленьких детей. У лужичан pripoelnica, prezpoelnica носит белое платье и от двенадцати до двух часов ходит по нивам, держа в руке серп, почему называется sserpyschyja; останавливаясь неожиданно перед тем, кто замешкается в полдень на полевой работе, она начинает подробно расспрашивать: как обрабатывается лен и приготовляется пряжа и полотно? Кто не сумеет отвечать на ее расспросы, тем свертывает голову или по крайней мере наказывает их тяжкою болезнею. Есть поговорка: «Wona so prasa, kaz pripolnica!» (она расспрашивает, как полудница). Кто в полдень продолжает работать на ниве, тому говорят: «Nebojis so, so pripolnica na tebe prindze!» В Малороссии подобные расспросы делаются упырями, которые (как увидим в гл. XXVI) принадлежат также к разряду облачных и грозовых духов. Являясь ночью к бабе, упырь начинает допытываться, как приготовляются сорочки, с тем чтобы по отобрании ответа высосать из нее кровь. Умная баба должна как можно долее продлить свой рассказ и потому сперва описывает, как сеют лен, как его сбирают и вымачивают, потом говорит о пряже, тканье, белении полотен и наконец – о шитье сорочки. Пока она успеет окончить все эти подробности, запоют петухи – и упырь пропадает. Появление полудницы на нивах и обычные ее расспросы о возделывании льна доказывают, что издревле она сама занималась пряжею и тканьем и что ей, как облачной деве, приписывался надзор за полями, засеянными льном и другими полезными злаками. Обходы нив, совершаемые полудницею, сближают ее с немецкими roggenmuhme и kornweib.

Те же черты присвояет предание и русалкам; они ходят или совершенно нагие, прикрываясь зелеными листьями, или в белых развевающихся сорочках, без пояса; эти сорочки – метафора облачного одеяния, волнуемого ветрами = то же, что плащ Одина. О русалках рассказывают, что они любят прясть (Киевской губ.) и развешивать по деревьям прядево, похищенное ими ночью у поселянок. Как белые морские жены и никсы германцев, и белые панны чехов моют сорочки, развешивают в лесу и белят ткани, так русалки расстилают возле источников холсты и полотна или, подобно прачкам, моют их в ключевой воде. На Троицкую неделю, сидя на деревьях, они, по свидетельству народных песен, просят дать им намитку и рубаху:

Сыдила русалка На кривий берези, Просыла русалка У жиночок намиток, У дивочок сорочок: «Жиночкы-подружкы! Дайте мини намитку; Хоть вона худенька, Да абы б биленька!» [94]

94

Другая песня: «На гнилой колоде, / На белой березе, / Русалки сидели, / Суки вязали, / Да на тых суках / Русалки гутали. / Красные девочки / Шли веночков вить; / Просили русалки / У девок сорочки: / Девочки-подружки! Дайте нам сорочку…»

В Малороссии еще теперь в обычае вешать во время русальной недели на дубах и других деревьях холсты, полотенца, сорочки и мотки ниток – в дар русалкам; белорусы утверждают, что на Троицкой неделе ходят по лесам голые женщины и дети (= русалки) и тот, кто встретит их, должен, для избежания преждевременной смерти, бросить им платок или лоскут, оторванный от своей одежды [95] . В это же время крестьянки носят льняные сорочки – для того, чтобы уродился хороший лен.

95

В 1092 г. чешский князь Вратислав II запретил на Троицкой неделе приносить дары источникам.

Жизненная деятельность стихийных духов, или, прямее, самой природы, проявляется в летнюю половину года. Пока лед оковывает воды – водяной покоится тихим сном и пробуждается не прежде вскрытия рек и озер; лешие проваливаются на зиму в подземное царство и выходят оттуда на свет божий при первых начатках весны. Точно так же и русалки исчезают на все время холодной и суровой зимы. В Малороссии уверяют, что они показываются с четверга Страстной недели, как только разольются по лугам весенние воды, распустятся вербы и зазеленеют поля, и остаются в этом (земном) мире до глубокой осени. Четверг, как день, посвященный богу-громовнику, владыке всех облачных духов и дев, получил особенно важное значение в преданиях о русалках. Языческий праздник в честь русалок совершался одновременно с праздником весны, когда леса уже оделись листьями, поля украсились цветами, а нивы хлебными травами. В христианскую эпоху он приурочен к Троицыну и Духову дням, причем самое название Духова дня наводило непросвещенный народ на мысль о чествовании стихийных духов и душ усопших предков. Несмотря на то, народная память не изменила старине и доныне связывает праздник русалок с Перуновым днем, начиная его с четверга предшествующей Троице так называемой Семицкой недели, которая еще в XII веке была известна под именем русальной. В Киевской летописи под 1170 годом сказано: «Володимеру бысть болезнь крепка, ею же скончался мая в 10-е русальное(–ныя) недели в понедельник»; а Троицын день приходился в том году 16 мая. На Украине же четверг на Троицкой неделе называется «русальчин велик день», т. е. Светлое Воскресение русалок. Старинные памятники не раз упоминают о русальях как о бесовских, богопротивных и подлежащих церковному запрету игрищах. Так, Нестор под 1067 годом, восставая против языческих суеверий, говорит, что дьявол отвлекает людей от Бога «трубами и скоморохы, гусльми и русальи; видим бо игрища утолчена и людий много множьство, яко упихати начнуть друг друга, позоры деюще от беса замышленого дела, а церкви стоять (пусты)». Кирилл Туровский в числе «злых и скверных дел, их же ны велить Христос отступити» называет «плясанье, бубны, сопели, гусли, пискове, игранья неподобные, русалья». В Изборнике XIII столетия, в толковании слов апостола Павла, сказано: «А иже дома седиши, егда играют роусалия, ли скомороси, ли пьянице кличють… или како сборище идольских игр, ты же в тъ час пребоуди дома». Стоглав употребляет слово «русальи» для обозначения народных игрищ, совершаемых не только на Троицкой неделе, но и в навечерии Рождества Христова, Богоявления и на Иванов день. В азбуковниках «русалии» толкуются: игрища, игры скоморошские, и в одном харатейном Прологе половины XV века описаны так: «Ови бьяху в бубны, друзии же в сопели сопяху, инии же возложиша на лица скураты [96] и деяху на глумленье человеком, и мнозии оставивше церковь, на позор течаху и нарекоша игры те русалья» [97] . Из этих указаний очевидно, что игрища, происходившие на русальную неделю, сопровождались плясками, музыкой и ряженьем, что служило символическим знамением восстающих с весною и празднующих обновление жизни грозовых и дожденосных духов. Принадлежа к разряду этих духов, русалки сами облекались в облачные шкуры и смешивались с косматыми лешими и чертями. Малорусские поселенцы Саратовской губ. утверждают, что русалки – стары и безобразны, имеют острые когти и большое брюхо, что тело у них покрыто косматою шерстью, а на спине такой же горб, как у немецких цвергов. С тем же двояким значением: а) весеннего праздника и b) вообще народного игрища упоминаются русальи и в памятниках других славян. Так, в сербословенских рукописях говорится: о слове Иоанна Златоустого «на роусалию» (XIII в.); «в роусалиях ходили» (XVI в.); «глаголеть о верных, последующихъ еллиньскымь обычаемь и плесания на брацехь и на стьгноу творящих или роусалькы или гласовом птичиим вероующе» (Номоканон XVII в.); в актах Щитницкого евангел. собора 1591 года: «Nа rusadlnie swiatky podle starjeho obycege kralow staweti, tanze wywazeti, do starje kozuchy se oblaceti i gakzkolwek se blazniti pod straffanjm zakazano bude». В толкованиях Теодора Бальсамона, патриарха антиохийского, и Димитрия Хоматиана, митрополита болгарского (XIII в.), на 62-е правило VI собора – ???????? обозначены как запрещаемый церковью праздник, совершавшийся после Пасхи во внешних (чуждых) странах: такое замечание, по всей вероятности, вызвано празднованием русалий у дунайских славян, от которых слово это перешло и к румынам (русале, русали). В современном сербском языке «русаље», «русаљи» означает праздник Троицы и Духов день; у словен risale – Троицын день, risalcek, risalscek, risalscak – месяц май; у чехов и словаков rusadlje, rusadla и rusadlne svatky – Троицкие Святки [98] . В Вологодской губ. Семик (четверг седьмой недели после Пасхи) называется русалка; вообще же на Руси Семицкой неделе теперь дают название зеленой, клечальной, а три последние ее дня и три первые дня Троицкой недели именуются Зелеными Святками [99] . В это время на дворах и по улицам ставят нарочно срубленные молодые клены, березы, липы; стены и окна внутри изб украшают зелеными ветками и цветами, а полы устилают травою; хождение в рощи и на реки, завивание венков, бросание их в воду, пляска вокруг убранной разноцветными лентами березки и пение обрядовых песен составляют доныне уцелевшие остатки старинных игрищ. На Зеленые Святки никто не осмеливается работать, чтобы не прогневать русалок; в особенности женщины не должны шить и мыть белье, а мужчины вить из лозы плетни и бороны – по связи этих занятий с работами мифических дев, которые ткут (вьют, плетут) облачные покровы и полощут их в дождевых источниках. По народному верованию, русалки выходят тогда из рек, озер и криниц на сушу, заводят по полям и лесам гульбища и продолжают их до самого Петрова дня (29 июня). Май и июнь месяцы – пора полного развития творческих сил, пора явления облачных жен и дев, шлющих земле плодородие; в шуме грозы выступают на небо прекрасные нимфы, начинают свои легкие пляски, поют громкие песни (= быстрый полет туч и завывание бури) и, сочетаясь с богом-громовником, орошают нивы благодатным семенем дождя. Отсюда возникли рассказы о плясках, песнях и брачном веселье русалок. На Зеленой, или русальной, неделе они празднуют свои свадьбы, плещутся в водах, бегают по лугам и рощам, бьют в ладоши, аукаются, водят хороводы, пляшут и поют песни; тихие, ласкающие слух звуки ветров принимаются за их отдаленные напевы, а плеск воды приписывается их пляскам. Крестьянские девушки, приходя в лес, бросают русалкам зеленые венки с просьбою доставить им богатых женихов; а по венкам, кинутым в воду, они гадают о замужестве и будущем своем житье. И после, в продолжение всей Петровки, русалки выходят по ночам из воды и при свете месяца предаются танцам на избранных для того местах, называемых игравицями. В Малороссии и Галиции рассказывают, что там, где танцуют русалки и мавки, видны на полях круги и «трава ще краще росте и заедно як рута зеленее». Нередко они заманивают к себе овчара (собственно: пастыря небесных стад) с рожком или сопелкою, заставляют наигрывать во всю ночь и пляшут под его музыку; на том месте, где овчар бьет ногою такт, остается на земле ямка. Черты эти общи русалкам с эльфами и феями. В великорусских губерниях ходит рассказ о том, как русалка являлась невидимкою к молодому промышленнику и танцевала под звуки его гуслей. Та же любовь к пляскам приписывается и лесным женам; по рассказам

чехов, они охотно отдаются этому веселью в полдень и ночью при свете месяца. Была одна резвая девушка, дочь вдовы. С утра уходила она в лес пасти козье стадо и, пока козы щипали траву, пряла лен. Раз, увлекаемая своим веселым и живым характером, стала она плясать, подняв над головою руки. Это было в полдень; вдруг – словно из земли выросла – явилась перед ней прекрасная дева в белой и тонкой, как паутина, одежде, с золотыми волосами до пояса и с венком из полевых цветов на голове. Она пригласила пастушку танцевать вместе; «Мне хочется тебя поучить!» – прибавила красавица, и обе пустились выказывать свое искусство под чудную музыку, которая неслась с древесных ветвей: то были звуки соловьев, жаворонков, малиновок и других певчих пташек. Ножки пляшущей лесной девы, как ноги немецких эльфов, были так быстры и легки, что даже не мяли травы, а стан ее гнулся, будто ивовая ветка. Так плясали они от полудня до вечера. Когда лесная дева исчезла, пастушка хватилась за свою пряжу; но было уже поздно, она не успела окончить своего урока и воротилась домой крепко опечаленная. Надеясь завтра наверстать потерянное время, она скрыла от матери то, что с нею случилось. Но и на следующий день явилась лесная дева, и они опять проплясали до самого вечера. По окончании танцев лесная дева заметила печаль своей подруги и помогла ее горю: взяла лен, обмотала вокруг березы, тотчас спряла его в тонкие нити и затем исчезла – будто ветром ее спахнуло! Эта пряжа имела такое же чудесное свойство, как и пряжа, подаренная Гольдою: сколько ни сматывали ее с веретена – запас ниток нимало не истощался. В третий раз лесная дева подарила пастушке березовых листьев, которые потом превратились в золото. Завидя любопытного, эльфы увлекают его в свою воздушную пляску и кружат с такою необычайною быстротою, что после того он на всю жизнь остается расслабленным; подобно тому русалки при встрече с человеком начинают перед ним страшно кривляться и делать дикие движения, и он волею-неволею перенимает их жесты – и с той поры до самой смерти будет постоянно трястись и кривляться, т. е. страдать болезнею, известною под именем Виттовой пляски. Таким образом, русалки, наравне с эльфами и марами, роднятся с демонами, насылающими тяжкие болезни и скорую смерть. Заманивая к себе юношей и девиц, они измучивают их щекоткою, душат и топят в реках; детская болезнь доныне известна под именем щекотихи. Тот, кто ступит на холст, разостланный русалками, делается расслабленным или хромым; а кто не чтит русальной недели, у того они портят домашний скот и птицу. В светлые, лунные ночи немецкие никсы и наши русалки, выказываясь из вод, поют чарующие песни, которым не в силах противиться ни один смертный. Когда раздадутся их звуки, странник бросается в воду, увлекаемый столько же обаянием их красоты, как и гармонией сладостного пения; пловец спешит направить к ним свою ладью и так же гибнет в бездне, где схватывают его водяные девы. Вечером никсы выходят из своих подводных жилищ и принимают участие в сельских танцах. По шведским преданиям, они знают одиннадцать различных мелодий: человек может слушать без опасности только первые десять, и то в значительном отдалении; но когда они запоют одиннадцатую, то ветхие старики и дети в люльках, больные и увечные, даже деревья и другие неодушевленные предметы – все пускается в неудержимую пляску [100] . Те же характеристические черты приписывают литовцы своим ундинам. Эти девы, выходя при свете луны на поверхность вод и берега, поют и водят хороводы; помрачая своими песнями ум юношей, они схватывают их в объятия и вместе с ними кидаются на дно озер, рек и источников. Красота их обольстительна, очи блестят, как небесные звезды, а рассыпанные по плечам кудри шелестят и звенят очаровательною музыкою; как скоро человек заслышит музыку их кудрей, он впадает в непробудный сон и, следовательно, испытывает то же обаяние, какое производят гусли-самогуды. Только тот, кто достанет волшебный цветок папоротника (= молнию), может свободно любоваться на легкую, грациозную пляску водяных красавиц и слушать их пленительное пение; он даже может подчинить своей власти ундин, которые будут гнать в его сети рыбу и орошать его поля при засухе. Как нимфы дождевых источников, литовские ундины и русские мавки и русалки носятся над нивами и полями и, с одной стороны, напояя их влагою, дают богатый урожай, а с другой – посылая несвоевременные ливни и бури, повреждают зреющие жатвы. Выше было указано, что там, где вьются их легкие хороводы, трава растет зеленее и роскошнее. По словам белорусов и жителей Полесья, русалки поселяются в жите; в Малороссии верят, что накануне Троицына дня они собираются на нивы и с возгласом: «Ух-ух, соломяный дух!» – а нередко и с песнями, прихлопывая в лад руками, весело бегают по колосистой ржи или катаются по ней взад и вперед, отчего рожь волнуется как бы от дуновения ветра. О малютках-мавках рассказывают, что они ежегодно приходят на землю в то время, когда хлеб начинает колоситься и может служить им надежным убежищем [101] . Немецким крестьянам в их полевых работах помогают подземные карлики. У русинов (в Саноцком и Коломыйском округах) во время русальных Святок совершается крестный ход на засеянные поля, причем образа и хоругви убираются венками и зеленью. Обыкновенно это бывает на Духов день, и, между тем как священник и церковный причт творят по требнику обхождение полей, сопровождающие их женщины поют обрядовые песни, текст которых содержит мольбу о благорастворении воздухов и изобилии плодов земных – хлеба и винограда. Вот одна из этих песен:

96

Скура = шкура.

97

В Златоструе XVI века: «…да оубо о скомрасех и о русалиих ни покрову надлежащу многажды и дожду идоущоу трьпите». Приведя это место, Востоков заметил: «Словении заменил здесь чуждые ему ипподромы (??? ?? ??? ????????????) СВОИМИ скомрахами и русалиями».

98

В словах rusadla, rusadlje – d вставное, как и во многих других речениях: напр., mydlo, sadlo, pravidlo.

99

Клечанье – деревья, ветки, цветы, которыми убирают дома и церкви.

100

«Die nixe im teich»: никса увлекла на дно пруда молодого охотника; опечаленная жена его берет сначала гребень, потом флейту и, наконец, прялку и в полнолуние кладет их на берегу пруда; всякий раз, как она делала это, подымалась волна и уносила положенный дар и вслед за тем показывался из воды несчастный утопленник. Все три означенные вещи составляют необходимые атрибуты водяных дев.

101

Называют их и гречухами – от гречи, в которой они любят прятаться.

Заваруй, Боже, горы, долины, Горы, долины, наши царины [102] , Же бы нас тучи не заходили, Же бы пролом не заливали, Злыи ветрове не пановали; Зароди, Боже, горы, долины, Горы, долины, наши царины. Наша царина пречь [103] пoiорана, Сребром-златом [104] пречь засеяна, Стрицовым пером заволочена, Ясными мечами обгорожена.

102

Обгороженные поля.

103

Уже.

104

То есть золотистым зерном.

Злые ветры и пролои – дело русалок. Чтобы колосья налились, вызрели и дали хороший урожай, нужна погода тихая, теплая, с умеренными дождями; а потому в некоторых местностях России, тотчас по окончании Троицких празднеств, совершается обряд изгнания или проводов русалок. Следующее за Троицей воскресенье в Спасске рязанском называется русальным заговеньем. На другой день, т. е. в первый понедельник Петрова поста, там приготовляют соломенное чучело, одетое в женские уборы и представляющее русалку; потом собирают хоровод, затягивают песни и отправляются в поле; в середине хороводного круга пляшет и кривляется бойкая женщина, держа в руках соломенную куклу. В поле хоровод разделяется на две стороны: наступательную и оборонительную; последняя состоит из защитниц русалки, а первая нападает и старается вырвать у них чучело; при этом обе стороны кидают песком и обливают друг друга водою. Борьба оканчивается разорванием куклы и разбрасыванием по воздуху соломы, из которой она была сделана. После того возвращаются домой и говорят, что проводили русалок. В Тульской губ. подобный обряд совершается на Зеленой неделе: женщины и девицы идут толпою на засеянные поля и ловят русалку, которая, по народному сказанию, ворует тогда хлеб. Связавши из соломы куклу и нарядив ее в женское платье, уверяют, что это и есть пойманная русалка; с песнями и плясками несут ее к реке и бросают в воду. В уездах Ефремовском, Епифановском и Новосильском накануне Троицы (в «клечальную» субботу) молодежь собирается вечером на полянах и бегает, размахивая помелами, с криками: «Догоняй! Догоняй!» Иные утверждают, что собственными глазами видели, как гонимые с полей русалки убегали в лес с плачем и воплями. В Малороссии на проводах русалок поют:

Проведу я русалочкы до бору, Сама я вернуся до дому! Ой колы ж мы русалочкы проводылы, Щоб до нас часто не ходылы, Да нашего жытечка не ломалы, Бо наше жытечко в колосочку, А наши дивочкы у виночку.

В некоторых местностях около того же времени бывают проводы Весны, и в соломенной кукле видят изображение именно этой дожденосной богини. В полете весенних гроз исчезают облачные девы; разметаемые помелом-вихрем, они убегают с неба или, будучи размыканы, разорваны на части, тонут в дождевых потоках, и вслед за тем наступают летние жары. Выпроваживая русалок, земледельческое население думало отстранить от своих нив опустошительные бури и безвременные ливни, от которых хлеб ложится наземь, ломается, мокнет и не вполне вызревает или уже созрелый осыпается и прорастает без всякой пользы для человека [105] .

105

Показание Сахарова о проводах русалок в Чернигов. губ. в конце Святой недели – неверно.

Хранительницы живой воды, русалки, наравне с эльфами и никсами, обладают тем высоким даром мудрости, какой дается вдохновительным напитком небесных источников. Народная троицкая песня приписывает им загадывание и разрешение трудных загадок:

Ой бежить, бежить мила девчинка, А за нею да русалочка: «Ты послухай мене, красна панночка! Загадаю тобе три загадочки; Як угадаешь – до батька пущу, Коли ж не вгадаешь – до себе возьму. Ой що росте без кореня? А що бежить без повода? А що цвете без всякого цвету?» Панночка загадочки не вгадала, Русалочка ее залоскотала [106] .

106

Загадки эти разрешаются так: камень растет без корня, вода бежит без повода, папороть цветет без цвету.