Нечто из Рютте

Конофальский Борис

– Я пригожусь вам, господин, – произнесла Агнес, – я все буду делать. Все, что пожелаете.

Боль в ноге прошла, солдат встал.

– Забудь, не буду я крепостных уводить.

А Агнес стояла у стола, на котором лежал мертвец, и смотрела солдату вслед, и не было в ее взгляде ничего, кроме тоски беспросветной. Даже слез не было.

Он пошел на двор, даже не глянув на покойника, что лежал на столе. Это было уже не его дело. Франческа украла его деньги, так что ждать барона не требовалось. Волкова снова

посетило чувство, которое приходило к нему после долгой и изнурительной войны. Чувство пережившего войну солдата. Все закончилось, он жив. Это было радостное ощущение покоя. Даже воспоминания о прекрасной женщине, сбежавшей от него, уже почти не беспокоили. И пусть ему даже ничего не заплатят, но все закончилось, и он жив. У входа в донжон его остановил Фридрих Ламме по кличке Сыч.

– Чего тебе? – спросил его солдат, когда тот робко и как бы извиняясь преградил ему дорогу.

– Уезжать надумали, экселенц? – спросил Сыч.

– Откуда знаешь?

– Так Ёган с дворовыми мужиками вещи ваши в телегу носят. Много ума не надо, чтоб скумекать.

– Уезжаю, – произнес солдат.

– Значит, обманул вас барон, не дал вам рыцарства. И дочка его сбежала? Значит, и свадьба отменяется?

– Тебе-то что за дело, – сухо сказал Волков, – чего хочешь?

– Может, возьмете меня с собой?

– Куда, дурень, я тебя возьму? Я сам не знаю, куда еду и где жить буду. И денег жалованье тебе платить у меня нет.

– Так мне и не надо, пока с вами буду, авось еду мне купите, а как куда приедем, так я и сам прокормлюсь. Либо в должность пойду, либо при вас буду, коли вы должность сыщите. А в дороге от меня завсегда польза будет. Вы ж знаете, экселенц, от меня польза завсегда есть.

Сыч говорил, заметно волнуясь и уговаривая, – он боялся, что Волков его не возьмет.

– Зачем тебе со мной, Сыч? – спросил солдат. – Ты ловкач еще тот, ты и без меня должность найдешь.

– Добрый вы и честный, – сказал Фридрих Ламме. – Таких, как вы, мало.

Волков понял, что он врет или привирает.

– Правду говори, Сыч, а то не возьму.

– Ну раз так, то скажу. – Сыч заговорил заметно иначе, серьезно, обдуманно: – Люди говорят, что вы непросты, что вы птица большого полета, с такой птицей и другим легко взлететь будет. И я думаю, что людишки обычно дураки, а тут-то они правы будут.

– Что ты несешь, говори, что удумал, – опять не поверил ему солдат.

– Раз так, ладно, скажу. Монах надысь с Агнес, этой блажной, разговаривал, а я на лавке спал, ну как спал, дремал. Так вот, блажная наша и говорит: господин наш – птица большого полета, так и сказала, – уточнил Сыч. – Большого полета и здесь свой путь только начинает. Вот я и думаю, может, мне с вами полететь.

– Дурак ты, Сыч, – вдруг засмеялся солдат, – девчонке косоглазой поверил. Птица… Чушь глупая.

– Так ей все верят, экселенц,

даже вы. А раз чушь, то чего вам бояться? Погоните меня потом. Ну так берете меня?

– Жалованья не будет, только корм, – сказал Волков, заканчивая разговор.

– И то добро, пока я на это согласен. – Сыч поклонился.

– О, согласен он, – съязвил солдат и тут же увидал монаха.

Тот нес секиру, копье, алебарду и еще какие-то вещи в телегу. И главное, он положил свою большую книгу в телегу. Волков позвал его к себе, брат Ипполит быстро покидал все остальные вещи и поспешил к солдату.

– Я уезжаю, – произнес Волков.

– Да, господин, я знаю. Ёган велел вещи в телегу снести. Я помогаю.

– Помог ты мне, монах, хотел спасибо тебе сказать на прощанье. А книгу ты мне что, даришь, что ли?

– Книгу? На прощанье? – Брат Ипполит замялся. – Господин, я прощаться-то не желаю.

– Ты что, монах, никак с нами собрался? – на правах хозяина спросил Сыч. – А монастырь свой бросишь, что ли? В расстриги подашься?

– Зачем в расстриги, я благословение от аббата получил. Благословил он меня на путь с господином коннетаблем.

– И куда это ты собрался с господином коннетаблем, если он сам не знает, куда поедет? – допытывался Сыч.

Волков стоял в растерянности.

– Почему же не знает, знает он, он к…

– Помолчи, – прервал монаха солдат, – так что ты говоришь, настоятель тебя благословил со мной ехать?

– Благословил, – кивнул монашек, – даже книгу разрешил из библиотеки забрать.

– И велел, наверное, писать ему обо мне.

– Да, велел каждый месяц писать о вас ему, – ничуть не смущаясь, отвечал брат Ипполит. – С кем встречались, что делали.

– Соглядатаем, значит, едешь, – сказал Сыч.

– Наверное, – честно отвечал монах, не понимая смысла этого слова.

– Вот нужен он нам такой, экселенц? – спросил Сыч. – Лишнее брюхо.

– Да пусть едет, – сказал Волков. Он подумал, усмехаясь про себя, что раз не дали ему рыцарского достоинства, так хоть пусть свита будет у него как у благородного, тем более что кроме прокорма тратиться на нее не нужно. Он еще раз усмехнулся. Оброс он здесь и вещами, и людьми.

– Сержант едет! – закричал со стены один из дворовых мальчишек.

Ёган бросил таскать вещи, не поленился, полез на стену с дворовыми людьми и уже оттуда заорал радостно:

– Он Франческу поймал.

– Франческу поймали, – задорно подхватили мальчишки на стене. – Поймали ее. Везут, везут убийцу.

– Поймал, значит, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего служанке госпожи Хедвиги, произнес Сыч.

Он покосился на Волкова, но тот ничего не сказал, стоял посереди двора и ждал, когда сержант привезет Франческу. И тот вскоре доставил ее, ничего не зная о том, что натворила служанка.