Неделя колдовства
Шрифт:
– Я боюсь, - откровенно призналась Светка.
– Я тоже. Но ничего не поделаешь.
– Вляпались же мы с тобой...
– Светка судорожно вздохнула и шагнула вперёд, к воротам.
"Да уж, точно - вляпались, - мрачно думала Милка, идя рядом с подружкой по тихим ночным аллеям парка.
– Только вот неизвестно - во что?.."
Парк был - или казался - зловещим, как никогда прежде. Даже в прошлый раз, в их первую ночную вылазку,
Как-то очень быстро сумерки кончились, и сразу, без всякого перехода на вечер, наступила ночь. Небо словно стало вдвое чернее, темнота - вдвое темнее и гуще, кусты - вдвое колючее... Деревья зловеще склонялись к девчонкам и махали ветвями - в полном безветрии, словно пытались девчонок остановить. Кусты зловеще царапались, словно хотели в клочья изорвать их одежду. И уж совсем зловеще мелькал где-то далеко впереди светлый плащ Милкиной бабушки, словно бабушка вдруг превратилась в привидение и спешила на какую-то зловещую встречу с остальными привидениями, в некий зловещий таинственный старинный замок или заброшенный дворец, где гуляют по пустым комнатам зловещие сквозняки, скрипят - зловеще!
– рассохшиеся полы и бродят зловещие призраки, зловеще завывая на все лады...
Милка была уверена, что и Светке мерещатся такие же ужасы и зловещести, поэтому о своих страхах решила умолчать, чтобы не доводить подружку до состояния полного кошмара и неспособности к активным действиям.
Светлый плащ мелькнул на повороте с аллеи, и девчонки прибавили шагу. Добрались до уже знакомого куста и притаились. Административный корпус зловеще - вот же прилипло к Милкиному языку это неприятное слово!
– темнел впереди, и было подружкам очень и очень не по себе.
Бабушка поднялась на крыльцо, над которым горел фонарь, и властно постучала в дверь. Через несколько минут дверь отворили.
– Василис-Гордевна... вы?!
– протянул заспанным голосом вышедший на крыльцо Матюшкин и принялся чесать в затылке обеими руками сразу, словно хотел скальп с себя снять.
– Я, а ты кого ждал?
– неприветливым тоном откликнулась бабушка, и Милка живо представила себе выражение её лица: губы поджаты, очки спущены на кончик носа, брови нахмурены.
– Дык, никого я не ждал, - ошеломлённо ответил Матюшкин, прекратил чесать свою волосню, опустил руки по швам и встал перед бабушкой по стойке "смирно".
– Чего случилось-то?
– Ты "секретку" зачем сделал?
– тихо, но отчётливо, так, что Милка и Светка её вопрос ясно услышали, спросила бабушка. - Ты зачем вещь моей внучки туда положил, а? Отвечай, ирод, чудище лесное, поганое!
Милка так и подпрыгнула на месте, чуть было не запутавшись волосами в колючих ветках куста. Откуда бабушка об этом узнала?! Выходит... выходит, она нашла мешок для сменной обуви и увидела мешочек для семечек, который Милка вытащила из "секретки" Матюшкина? Это что же получается - Милка следит за бабушкой, а бабушка - за Милкой?! Шарит по её вещам... Никогда такого в их семье не было! Это же не бабушка, а просто Штирлиц какой-то!
– Тиииихо!
– зашипела на Милку Светка.
– Что ты прыгаешь?! Они нас заметят!
Милка отмахнулась и прислушалась.
– Дык я... это...
– А пройдёмте в горницу, Василис-Гордевна, - засуетился Матюшкин, опять напомнив Милке
– Чайку заварим свежего, посидим, поговорим...
– Что - "это"?
– Бабушка упёрла руки в бока.
– Ты превышаешь, Матюшкин! Превышаешь! И прекрасно об этом знаешь, так что даже не мекай мне тут, не бормочи чепуху свою! И не пойду я в твою горницу, охламон несчастный, некогда мне с тобой чаи распивать! Ладно, про "секретку" ты мне по дороге расскажешь, иродище. Мне в Шушарино надо, срочно! Так что заводи свой рыдван, и поехали.
– Как в Шушарино? Зачем в Шушарино?
– забормотал Матюшкин, неуклюже топчась на крыльце.
– Там же брательник ваш, он всё и обделает, как надоть...
– Я сама лучше и тебя, и брательника своего знаю, как и что "надоть" - передразнила бабушка Матюшкина.
– Заводи грузовик, кому говорю? Пошёл!
И бабушка, ухватив Матюшкина за шиворот, в один момент сволокла его с крыльца, встряхнула, словно нашкодившего щенка, и потащила, повела куда-то за угол корпуса. Так и повела - не выпуская из рук ворота его старой куртки. Матюшкин не вырывался, шёл покорно, только немножечко заплетался ногами и бормотал что-то себе под нос. Милка вслушивалась изо всех сил, но уловила только невнятные слова: "Вот оно как... ну и дела... и как же это... а коротким путём не желаете?..", когда бабуля протащила Матюшкина мимо куста, за которым они со Светкой прятались.
Бабушка и Матюшкин исчезли за углом, и через несколько минут оттуда донёсся рёв мотора. Огромный грузовик, похоже, родом из прошлого века, заляпанный буквально до крыши кабины намертво присохшей старой грязью, вывернул на узкую аллею, затрясся весь, словно лев в приступе острой лихорадки, и, рыча, вздрагивая и испуская клубы удушливого синего газа, кое-как вписался в просвет между деревьями и неожиданно очень быстро покатил прочь. Ветки хлестали по его крыше, в окошке, за грязным стеклом, промелькнул бабушкин профиль - и фьюить! Укатила бабушка вместе с Матюшкиным, который, похоже, бабули Милкиной как огня боялся, в Шушарино... на этом раздолбанном рыдване, как она назвала чудовищный грузовик. Где-то за домом коротко взлаяла овчарка Манюня, и всё стихло.
Милка отцепилась от куста, и они со Светкой выбрались из своего укрытия.
– Чем дальше - тем страньше, - протянула Светка, словно Алиса, попавшая в Зазеркалье.
– И что теперь?
– Теперь? Теперь мы по домам пойдём, - мрачно ответила Милка.
– А завтра поедем в Шушарино. Чую я, только там мы во всех этих странностях разберёмся...
"Если повезёт", - добавила она про себя.
***
Глава 10
Пятница и начало субботы. Класс едет в Шушарино
***
День отъезда в Шушарино, пятница, пятое сентября, для Милки прошёл, как в тумане. Уроки, переменки, обед с мамой - она отпросилась с работы, чтобы проводить дочку... последняя проверка вещей - всё ли нужное на месте, всё ли в рюкзак положили... Всё это как-то очень быстро началось и словно провалилось куда-то.