Недомут

Силаев Александр

Маленькая женщина водообильно плакала.

– Ну как с ней общаться?
– недоуменно пожаловался клетчатый.

– Как хочешь, твои проблемы, - ответил старший.
– Я тебя общаться учил, так что работай.

– Не плачь, - неожиданно ласково попросил он...

Клетчатый ловко вывернулся из-за стола, неспеша приблизился и осторожно, едва касаясь, приобнял женщину. Погладил волосы.

– Ну не плачь, не плачь, - прошептал искусительный.
– Это ведь моя работа, Оля. Всего только работа. А так я добрый.

Я хорошо к тебе отношусь. И ты очень славная, честная слово. Просто с мужем не совсем повезло. Я прав, Оленька? Ну не реви, не надо.

Клетчатый утешительно чмокнул неудачницу в щеку и заглянул ей в глаза. Ох, что там было-то! И радость, и слезы, и небо, и голубая синь, и Европа, и Австралия, и все другие континенты, включая знаменитую Антарктиду. Так-то вот, если вдумчиво приглядеться. Клетчатый изучающе смотрел и видел. В свои сорок она держала в глазах весь мир.

– Вы не обманываете?
– по-детски доверчиво спросила она.

– Ну что ты, - ответил интимный, едва не касаясь губами мочек ушей.

– Я верю, - коротко сказала она.

– Мы ведь друзья?
– с напускной строгостью спросил он.

– А вы как думали?

Ольга Николаевна улыбнулась. И клетчатый улыбнулся (он обладал величайшим даром). Вслед за ним растянулся в улыбке начальник, а уж вслед за ним-то начал строить рожицы остальной народ. Даже Смурнов по-доброму улыбнулся. Он не видел в случившемся ничего обидного и плохого.

– Давай поговорим?
– предложил обаятельный.

– Ну конечно, - согласилась она.

– У тебя действительно были с мужем сексуальные нелады?
– допытывался родной.

– У кого не было?
– вздохнула она.

– Я знаю, у кого не было, - сухо ответил он.
– Взять хотя бы мою жену. Ладно, не суть. Как у тебя с другими мужчинами?

– Это важно?

– Ну разумеется.

– Никак.

Постояли в смущенной тишине.

– Ну а зачем давить энергетику сына?

– Я не поняла.

– Ну Бог с тобой. Скажи, зачем травить Пуха?

– Я больше не буду, - сказала она, сдерживая слезу.
– Честное пионерское.

– Врешь, поди, - не поверил правильный.

– Простите меня, пожалуйства, - говорила она, подражая хорошей девочке.
– Я исправлюсь.

– Понятно, что исправишься, - хохотнул легковерный.
– Скажи, зачем травить, когда можно подарить в хорошие руки?

– Я понимаю, что сволочь, - без слез всхлипывала она.
– Но Леша не хотел отдавать. Если котенка подарить, он бы обвинил меня.

– Некрасиво как-то, - обронил задумчивый.
– Впрочем, некрасивые поступки вытекают из некрасивой жизни. Очень скучный закон. А сын на отца похож?

– Чем?
– не поняла Ольга Николаевна.

– Да всем.

– Чем-то похож, но не всем, - говорила она.
– Но ходят одинаково, и говорят одинаково, и спят. Бред несу.

Они по-разному, конечно же, спят и ходят, и тем более говорят - по-разному, но что-то общее есть. Трудноуловимое, но заставляющее говорить о сходстве там, где им и не пахнет. Запутано говорю?

– Да все ясно, - сказал понятливый.
– Все очевидно. Так бывает. А друзья у Леши водились?

– Как у всякого обычного человека, - не поняла она.
– Имелись у него друзья в детстве, в юности, потом. Он ведь нормальный человек.

– А что-нибудь яркое помнишь из его жизни?

– Не могу сразу сообразить. Было, конечно, яркое. Только сразу не вспоминается.

– А скандалы можешь описать?

– Нет. Их-то зачем помнить?

– Не знаю. Может быть, для коллекции. Ругалась с ним?

– Все ругаются.

– Брось ты. Я на близкого человека ни разу не кричал. Голос не поднимется. Убить вот могу, близкого в том числе. А ругаться не могу. А ты ругалась. Помнишь хоть, чего с Лешей не делили?

– Да хорошо мы жили. Спорили только по пустякам.

– У вас все пустяки, - обвинительно сказал сильный.
– У вас ничего серьезного. Человек по жизни на херню запрограммирован, а у вас пустяки. Вы даже не осознаете, что люди на что-то запрограммированы. Вообще людей не осознаете. Да ведь?

– Я исправлюсь, - клялась Ольга Николаевна, искренне подражая маленькой девочке.

– Да поздно, мать вашу!
– взвился безумный.

– Успокойся, - посоветовал мужчина в черном костюме, отрывая взгляд от бумаг.
– В конце концов, не наши проблемы.

– Да там ошибка, - убежденно говорил клетчатый.

– Там не ошибка, - ответил бумаголюбец.
– Там все правильно. Там ошибок в принципе не бывает. Тебе надо просто работать, а не увлекаться эмоциями. Тебе не надо показывать себя и учить людей жизни, то и другое просто смешно. Надо что-то делать и параллельно думать. Я посмотрел все бумаги, относящиеся к жизни Смурнова: школьные сочинения, институтские рефераты, два рассказика, пара писем, рисунки, черновики, медицинскую карточку. Там тоже ничего. Но на этом следствие не кончается.

– Да посмотрите на него, - доказывал свое клетчатый.

– Я смотрю, но не вижу, - признался начальник.
– Значит, плохо смотрю.

– Может быть, следственный эксперимент?

– Да ну его, - отмахнулся грузный.
– Перед нами лежит человеческая жизнь. Целиком, понимаешь? Все эксперименты уже содержатся в ней. Надо просто что-то достать, извлечь, уцепится.

– Но ведь это однозначная жизнь, - спорил настойчивый.

Ольга Николаевна смотрела на них в боязливом непонимании. Австралия в ее глазах постепенно потухла, и осталась только сжатое немолодое существо, пришедшие в мир женщиной, познавшее мужчин, воспитавшее сына, попавшее в холодный зал заседаний.