Недомут
Шрифт:
Маленькая женщина водообильно плакала.
– Ну как с ней общаться?
– недоуменно пожаловался клетчатый.
– Как хочешь, твои проблемы, - ответил старший.
– Я тебя общаться учил, так что работай.
– Не плачь, - неожиданно ласково попросил он...
Клетчатый ловко вывернулся из-за стола, неспеша приблизился и осторожно, едва касаясь, приобнял женщину. Погладил волосы.
– Ну не плачь, не плачь, - прошептал искусительный.
– Это ведь моя работа, Оля. Всего только работа. А так я добрый.
Клетчатый утешительно чмокнул неудачницу в щеку и заглянул ей в глаза. Ох, что там было-то! И радость, и слезы, и небо, и голубая синь, и Европа, и Австралия, и все другие континенты, включая знаменитую Антарктиду. Так-то вот, если вдумчиво приглядеться. Клетчатый изучающе смотрел и видел. В свои сорок она держала в глазах весь мир.
– Вы не обманываете?
– по-детски доверчиво спросила она.
– Ну что ты, - ответил интимный, едва не касаясь губами мочек ушей.
– Я верю, - коротко сказала она.
– Мы ведь друзья?
– с напускной строгостью спросил он.
– А вы как думали?
Ольга Николаевна улыбнулась. И клетчатый улыбнулся (он обладал величайшим даром). Вслед за ним растянулся в улыбке начальник, а уж вслед за ним-то начал строить рожицы остальной народ. Даже Смурнов по-доброму улыбнулся. Он не видел в случившемся ничего обидного и плохого.
– Давай поговорим?
– предложил обаятельный.
– Ну конечно, - согласилась она.
– У тебя действительно были с мужем сексуальные нелады?
– допытывался родной.
– У кого не было?
– вздохнула она.
– Я знаю, у кого не было, - сухо ответил он.
– Взять хотя бы мою жену. Ладно, не суть. Как у тебя с другими мужчинами?
– Это важно?
– Ну разумеется.
– Никак.
Постояли в смущенной тишине.
– Ну а зачем давить энергетику сына?
– Я не поняла.
– Ну Бог с тобой. Скажи, зачем травить Пуха?
– Я больше не буду, - сказала она, сдерживая слезу.
– Честное пионерское.
– Врешь, поди, - не поверил правильный.
– Простите меня, пожалуйства, - говорила она, подражая хорошей девочке.
– Я исправлюсь.
– Понятно, что исправишься, - хохотнул легковерный.
– Скажи, зачем травить, когда можно подарить в хорошие руки?
– Я понимаю, что сволочь, - без слез всхлипывала она.
– Но Леша не хотел отдавать. Если котенка подарить, он бы обвинил меня.
– Некрасиво как-то, - обронил задумчивый.
– Впрочем, некрасивые поступки вытекают из некрасивой жизни. Очень скучный закон. А сын на отца похож?
– Чем?
– не поняла Ольга Николаевна.
– Да всем.
– Чем-то похож, но не всем, - говорила она.
– Но ходят одинаково, и говорят одинаково, и спят. Бред несу.
– Да все ясно, - сказал понятливый.
– Все очевидно. Так бывает. А друзья у Леши водились?
– Как у всякого обычного человека, - не поняла она.
– Имелись у него друзья в детстве, в юности, потом. Он ведь нормальный человек.
– А что-нибудь яркое помнишь из его жизни?
– Не могу сразу сообразить. Было, конечно, яркое. Только сразу не вспоминается.
– А скандалы можешь описать?
– Нет. Их-то зачем помнить?
– Не знаю. Может быть, для коллекции. Ругалась с ним?
– Все ругаются.
– Брось ты. Я на близкого человека ни разу не кричал. Голос не поднимется. Убить вот могу, близкого в том числе. А ругаться не могу. А ты ругалась. Помнишь хоть, чего с Лешей не делили?
– Да хорошо мы жили. Спорили только по пустякам.
– У вас все пустяки, - обвинительно сказал сильный.
– У вас ничего серьезного. Человек по жизни на херню запрограммирован, а у вас пустяки. Вы даже не осознаете, что люди на что-то запрограммированы. Вообще людей не осознаете. Да ведь?
– Я исправлюсь, - клялась Ольга Николаевна, искренне подражая маленькой девочке.
– Да поздно, мать вашу!
– взвился безумный.
– Успокойся, - посоветовал мужчина в черном костюме, отрывая взгляд от бумаг.
– В конце концов, не наши проблемы.
– Да там ошибка, - убежденно говорил клетчатый.
– Там не ошибка, - ответил бумаголюбец.
– Там все правильно. Там ошибок в принципе не бывает. Тебе надо просто работать, а не увлекаться эмоциями. Тебе не надо показывать себя и учить людей жизни, то и другое просто смешно. Надо что-то делать и параллельно думать. Я посмотрел все бумаги, относящиеся к жизни Смурнова: школьные сочинения, институтские рефераты, два рассказика, пара писем, рисунки, черновики, медицинскую карточку. Там тоже ничего. Но на этом следствие не кончается.
– Да посмотрите на него, - доказывал свое клетчатый.
– Я смотрю, но не вижу, - признался начальник.
– Значит, плохо смотрю.
– Может быть, следственный эксперимент?
– Да ну его, - отмахнулся грузный.
– Перед нами лежит человеческая жизнь. Целиком, понимаешь? Все эксперименты уже содержатся в ней. Надо просто что-то достать, извлечь, уцепится.
– Но ведь это однозначная жизнь, - спорил настойчивый.
Ольга Николаевна смотрела на них в боязливом непонимании. Австралия в ее глазах постепенно потухла, и осталась только сжатое немолодое существо, пришедшие в мир женщиной, познавшее мужчин, воспитавшее сына, попавшее в холодный зал заседаний.