Недомут
Шрифт:
– Нет, конечно, - ответил Смурнов.
– Ты, наверное, шутишь, - не поверил сомнительный.
– Да, шучу, - покорно согласился он.
– Тогда ладно, - сказал отходчивый.
– Тогда все хорошо. Шутить надо больше, особенно в твоем положении. Так вот, я постараюсь обрисовать. Знаешь, кстати, зачем я это делаю? Из жалости к тебе? Из желания поделиться правдой? Ты, наверное, понял, что я абы кого не жалею и правдой абы с кем не делюсь. А ты для меня, прости, типичный абы кто, если не сказать хуже и матернее. Так вот, мы пришли к выводу, - не я один приходил, тобой комиссия занимается, - так вот, мы пришли к заключению, что твоя информированность может помочь нам. Помочь в том деле, которым мы занимаемся и которое упорно не сдвигается с мертвой точки. Видишь, я откровенен. Если дела идут наперекосяк, я признаю это честно. Я хочу, что ты все-таки что-то знал. Мы пока не знаем, в каких формах твое знание поможет
– Так где я?
– застенчиво поинтересовался Смурнов.
– Я представлю модель, - сказал многословный.
– Ты, разумеется, знаешь легенду о Страшном Суде. Все слышали и ты слышал. Конечно, ты имеешь неверное представление. То есть ты ожидаешь от Страшного Суда чего-то другого. Но ничего другого не найдешь. Все есть как есть. И для тебя не будет иначе. Для других было иначе. И впредь будет по-другому. Но это зависит от других, а для тебя все будет так, как началось сейчас. Это твой Страшный Суд. Но он имеет одну особенность. Она связана с тобой, Леша. Смотри: тебя убили на родной улице, все бессмертные элементы сразу собрались и пошли по нижним инстанициям. Условно скажем, что ты оказался в этих инстанциях. Здесь ситуация решается просто, без комиссий, без заседаний. Следует отработанная автоматическая процедура, долесекундно сортирующая любого. Кому в один мир, кому в другой. Некоторым в тот самый, но в другую точку, на другой уровень. Судя по тебе, твоя доля должна была опрелиться мгновенно: не лучшая доля, скажу прямо. Но ничего не определилось, процедура дала сбой. Она отказывается принять решение в редких случаях, когда в нее попадает несортируемая сущность. А несортируем только один тип людей: великие, не успевшие самореализоваться. Величие у них в потенциале, но случай вырывает их из жизни, ломает путь. Мы много работаем с такими людьми и по возможности возвращаем в мир. Желательно в точку, на которой оборван путь. Теперь понимаешь, Леша?
– Я великий человек?
– невесело усмехнулся Смурнов.
– Видишь ли, - пояснил затейливый, - процедура в самом деле не ошибается. Мы уже столетия не помним, как она работает, знаем только, что без ошибок. Она видит то, что люди не видят. Люди никогда по-настоящему не замечают скрытый потенциал. Например, мы раскопали всю твою жизнь и ничего не заметили, кругом одна труха и ни одного намека. И ты сам, кстати, не замечаешь. Ты тоже видишь одну труху и упускаешь намеки. Однако если что-то имеется, это можно увидеть. Мы как-то плохо стараемся, а ты вообще не стараешься. Ты понимаешь, Леша? Надо работать.
– Я готов, - сказал Смурнов.
– Давай, - обнадежил стойкий.
– Труху надо разбирать. Если мы найдем хоть одно доказательство твоей незряшности, сразу превратим в сверхчеловека. Есть такие технологии. В конечном счете исход всего решает методы и технологии, а мы ими обладаем. Тебе это пойдет как подарок. Только надо разобраться с предназначением Алексея Смурнова. И я, поверь мне, начну разговаривать с тобой по-другому. Ты ведь, наверное, заметил, что все наши с тобой общаются довольно уничижительно. Но это не значит, что мы подонки, садисты или некая астральная мафия. Здесь не стоит вопрос о добре и зле, речь опять-таки сводится к технологиям. Просто каждый имел приказ постоянно актуализировать ситуацию, напоминая о твоем статусе. Руководство считало, что давление заставит тебя шевелиться. Возможно, руководство ошиблось - ему не свойственно, но мало ли. Ты несильно зашевелился. Теперь руководство считает, что с тобой надо поговорить как с нормальным. Поговорили?
– Да, - кивнул Смурнов.
– Если все кончится хорошо, я вернусь обратно?
– Ты вернешься, - подтвердил правдивый.
– Ты вернешься в то место, где тебя убивали. И двумя ударами вырубишь тех парней. А затем пойдешь по своим делам и войдешь в историю. Мы научим вырубать с одного удара и доходить до истории. Я обещаю, а я никому не вру. Только помоги разобраться в своей зашибленной биографии. Хоть одно доказательство, что ты человек. И мы сразу начнем работать.
Клетчатый поднялся и вышел.
Смурнов
Полчаса он быстрым шагом мерял гипотенузу своих стен, а затем лег на постель и заплакал. Без боли. Он чувствовал себя хорошо. Ему нравилась комната, нравиля клетчатый и до безумного восторга нравилось то, что когда-то он заявился на свет. Он любил весь мир и свое законное место в нем. Чудеса, думал Смурнов. И ронял на подушку соленые капельки.
13
С утра на улице шумел дождь, выстукивая о стекло мокрые июньские марши. Твердая четырехугольность обложки светила желтым. Все вместе они назывались детской энциклопедией, десять больших твердых книг.
В прошлом году под такой же ливень, только осенний, наступил первый юбилей, отбивший десять лет лешиной жизни. А сейчас он читал, точнее, смотрел - энциклопедия была заботлива пропитана иллюстрациями.
Тома о точных науках и медицине отливали для лешиного сознания откровенной скукой. Интерес провоцировали полтора тома, отданных под историю человечества, полтома перечня спортивных забав с аннотацией каждой, том мирового искусства и перелистываемое сейчас.
Перед Лешей возлежали два земных полушария, упрятанные в карту-раскладку. Картинка выглядела не столько географической, сколько зоологической: несколько десятков зверей и птиц удивительно компактно заполнили собой пространство Земли. Каждый зверек сидел на конкретном месте, воплощая собой ареал обитания. Допустим, на карте лежало целых три крокодила: животное обитало в Африке, Бразилии и на Ганге. Уссурийский тигр-полосач расхаживал в дальневосточном краю. Тигр размером помельче жил неподалеку от индийского крокодила, сразу выставляя свою бледность по сравнению с уссирийским братом: советский красавец явно превосходил его в цвете и габаритах. Медведь был не один, представленный в четырех подвидах, можно догадаться: грызли в Америке, бурый в России, гималайский и белый где полагается. У нас проживали женственная рысь и симпатичный лосяра, жили и другие звери, не могли не жить - Союз социалистических республик огромен, - но сейчас он бы не вспомнил их. Кажется, всю Францию занимал один-единственный заяц. Или Германию. Не исключено, что и Московскую область, спустя годы было трудно ручаться наверняка.
Слон, носорог и бегемот составляли для него неразрывную тройку. Слонов, конечно же, красовалось два: детям положено было знать, что индийский и африканский экземпляр не одно и то же. Леша очень сильно в свое время увлекался отличиями индийца и африканца. Негритянский слон был весомее, но из неизвестного чувства он предпочитал ему обитателя Индостана. Однако куда большей страсть были кошачьи: их семейство трудно не обожать, если подойти к ним однажды с открытым сердцем.
Дома лежала и другая книжка, сотни страницам посвятившая подвидам и видам. Семейство кошек занимало в ней широкое место, а цветная вкладка давала внешность десяти наиболее видных особей. Лев, львица, два тигра в этом было проявление обязательности. Но какой бархатистой прелестью обладал камышовый кот! Через год он разглядел кота в зоопарке, чуть разочаровался, но так и не бросил веру в заветную камышовость. Запомнились названия: сервал, пума, оцелот... Пума читалась нежно и походила звуком на теплую кофточку. Кажется, оцелот соседствовал с ней в географии. Все слова о сервале затерлись начисто. Осталось шесть букв: сервал. По неведомый причине он таил в себе пустыню с австралийской собакой динго.
Кроме того, имелись бессчисленные коробки с пластилином, в каждой десять цветов, а то и шестнадцать. Звери рождались под его пальцами в двойном масштабе: либо здоровых семи-восьми сантиметров от хвоста до кончика носа, либо их простенькие копии миниатюрных размеров в сантиметр-другой. Последние имели свой смысл. Маленький "детский" стол оборудовался Лешей под местность, с эверестами картоных коробок, зелеными деревьями и равнинной рекой (синий пластилин, легший тончайшим слоем - родители разрешали эту слегка вредительскую невинность). Звери нормальных размеров на могли составить целостный мир, поэтому приходилось истончаться в искустве. Например, туловище тигра делалось так: кружочки черного и рыжего цветов сплавлялись воедино, тыкалась зеленоглазая мордочка, тем же методом изготовлялся хвост, приклеивались лапы и герцог уссирийской тайги ставился в его мир. Плоскость стола вмещала все географические широты, но при желании условная граница разбивала материк на север и юг. Как водится, они воевали, причем ужасно организованно, избрав предводителя, разработав план и двинувшись пробойной колонной. Судьба четко ставила каждого зверя в южный или северный лагерь, сомнения вызывал только кит, от хорошего настроения заплывавший из моря в устье реки и принимавший посильное участие в битве, на решающий момент превращаясь в понтон для убегавших и атакующих.