Недоумок

Кривошеина Ксения Игоревна

Коляска заменяла кроватку. Ребенок вопил, не спал и требовал. Понять, чего он хочет, было трудно. У Шуры и Нади дни слились с ночами. С каждой неделей кошмар рос, как гора нестираных пеленок.

* * *

В квартире, разделенной по коридору массивной дверью, жило еще две семьи. Одну из комнат, светлую и довольно просторную, занимала армянская семья — отец, мать и сын. Мальчик был добрым и шустрым, до десяти лет развивался нормально, и многие говорили, что из него выйдет знаменитый шахматист, так как отец, по профессии бухгалтер, научил сына уже в три года складывать и умножать в уме трехзначные цифры. Но в десять лет с ребенком стали происходить совершенно непонятные явления, он мог

часами оставаться неподвижным или бесконечно кружил по комнате, сосредоточенно смотря в пол. В школе его стали дразнить «дурачком», издевались, били, и учителя потребовали забрать мальчика из школы, потому что его успеваемость не соответствовала уровню программы. Родители обратились к врачам, но те только развели руками, прописали массажи и ножные ванны. Ничего не помогало. Наконец повезло, и один специалист-профессор, к которому их устроили по блату, поставил диагноз: мальчик родился от старых родителей, а может быть, отец в молодости перенес нехорошее заболевание, или это перешло по наследству от дедушки по материнской линии.

Мать уволилась с работы и сидела с ребенком. Бабка-профессорша, узнав от Клавдии Петровны о несчастье в армянской семье, решила им помочь и взяла это в свои руки. Она убедила родителей, что если у мальчика были способности к математике, то наверняка у него есть музыкальный слух, а потому он свернет горы. Три раза в неделю мать надевала сыну чистую белую рубашку, повязывала себе голову черным платком и робко стучалась в «святая святых». Бабка усаживала мать в сторонку, а мальчик целых полчаса стучал по клавишам ноты и гаммы. «Нет ничего непреодолимого на свете, природу нужно побеждать, и мы это сделаем!» — уверенно говорила профессорша. Но шли месяцы, а лысенковского чуда не происходило.

Вторая семья, жившая прямо за стеной бабкиной спальни, была многочисленна. Кроме уже имевшихся отца, матери и взрослого сына Вани, не так давно там родились двойняшки. Между собой они говорили по-украински, с квартиросъемщиками были немногословны, что бесило Клавдию Петровну, а каждое воскресенье бабку будило их хоровое пение. Часов в семь утра, под включенный приемник, стройным многоголосием они затягивали «божественную музыку». Профессор с К. П. стучали в стену и кричали: «Не положено, жалобу напишем, прекратить издевательство!» Они действительно писали письма в ЖЭК, но, странным образом, Господь был на стороне хохлов, и их не трогали. Сыну Ване было уже пятнадцать лет. Вытянувшийся не по годам, бледный, молчаливый, он производил впечатление больного. Клавдия Петровна посылала на Ваню «сигналы» о том, что у них в квартире живет туберкулезник и все от него заразятся, особенно армянский мальчик, который и так слаб здоровьем.

И вправду, было что-то в Ване кроткое, не от «жильца на этом свете». С Шурой у них завязалась дружба. Ваня давал ему ловить по «Спидоле» иностранный джаз, а иногда они вместе крутили настройку приемника, и тогда, на коротких волнах, возникала «божественная музыка» «Голоса Ватикана».

— Вы кто такие? Откуда приехали? — интересовался Шура.

Ванечка рассказывал о своем карпатском селе, как цветут яблони весной, какие у них горы, реки, овцы и свобода.

— Так чего вы сюда приехали, коли там хорошо?

Ваня только улыбался в ответ и грустно молчал. Однажды он постучался в дверь Шуриной каморки. От всей семьи он принес подарки молодой семье: вышитые распашонки, кучу ношеных вещей близнецов и много яблок.

— Это от всех нас. Наде нужно витамины есть, тогда молоко будет, — застенчивая улыбка осветила бледное лицо Ванечки. Он робко заглянул в коляску: — Хотите, мамка вашу дивчину к нам в комнату будет забирать? Она ведь еще двойняшек кормит, и на вашу молока хватит…

Вот когда Шура по настоящему стал думать о том, что такое счастье.

Первым счастьем для Шуры была любовь к матери и одновременно к Ланочке,

он был счастлив рядом с московской бабулей, а самое большое и потрясающее счастье было от встречи с отцом. Ну, еще он был счастлив с Надей (как это было давно!). Все это прошло, и теперь он часто думал: «Где это Счастье? Как его найти?» Отец и бабка ему повторяли, что «каждый человек — кузнец своего счастья» и что «на Бога надейся, а сам не плошай». Его сестра Катя советы семейные хорошо усвоила и была счастлива. Отец говорил, что счастье приносит слава, а бабка и К. П. твердили, что счастье — в упорном труде. Он видел, что мать армянского мальчика тоже была счастлива, хотя Шура не понимал отчего. Она часто плакала, что-то шептала про себя. Вот и Ванечка ему говорит, что он счастливый. Хотя для Шуры это тоже казалось странным, жили украинцы в страхе и бедности, а от какого-то счастья грелись. Бабка и К. П. много говорили о «счастливом будущем», что оно «вот-вот наступит для всех», но Шура не понимал, как это произойдет. Он боялся, что Счастье обойдет его стороной.

Так прошел год, и наступающий не сулил ничего хорошего (К. П. сказала, что он високосный, а потому будет тяжелым). Концерты и елки для детей были в полном разгаре. Кто-то предложил Шуре роль Деда Мороза, он мог петь под гитару всякие штуки, дарить подарки, работа не пыльная, платили чуть больше. Он приехал в Клуб имени Газа, нацепил красный нос на резинке, ватную бороду с усами, халат со звездами достался с чужого плеча, пришлось подвернуть его за кушак, иначе ноги путались в длинных полах.

— А вот и твоя Снегурка! — воскликнул баянист.

Перед ним стояла среднего роста девушка в синей шапочке и хорошеньком тулупчике. На ее милом и аккуратно загримированном лице играла улыбка, отчего на щеках появлялись симпатичные ямочки. Девушка была словно создана на роль Снегурочки, настолько в ней все дышало свежестью.

— Меня Мира зовут, — как бы стесняясь, сказала она. — А я о вас знаю, мне мои коллеги в Ленконцерте рассказывали, что вы хорошо поете. Наверное, после окончания училища вас в Театр музкомедии пригласят? — Ее осведомленность свалилась на него как снег на голову. Снегурочка присела на мешок Деда Мороза и посмотрела на Шуру восторженными глазами. Ах как он любил эту одержимость поклонниц! Сколько раз он завидовал своему отцу. Он и не знал, что его слава достигла границ Ленконцерта! Более того, значит, уже ходят разговоры о его будущем распределении в театр!

— Откуда вам известно о Музкомедии? — удивился Шура.

— Ну знаете, в нашем театральном мирке иголку в сене невозможно утаить, а такой талант, как вы, — тем более, у всех на виду, — улыбаясь ответила Мира.

Потом они пошли на сцену, рассказывали сказку, танцевали под баян, Шура пел под гитару из «Бременских музыкантов», Крокодила Гену, дети требовали Чебурашку. Снегурочка взяла волшебную палочку и абсолютно счастливым голосом всем объявила о счастье в Новом году! Дед Мороз раздал подарки, дети разрывали прозрачные пакеты, сорили корками от мандаринов, запихивали в рот «Коровку». Кому-то досталось два подарка, на счастливчика смотрели с завистью. Утренник закончился, и родители торопились развезти детей по домам.

— Шурочка, у меня машина, хотите я вас подброшу? — предложила Мира. Они вышли на улицу и погрузились в предновогоднюю суету. Шура назвал адрес.

— Знаете, а вы так на своего отца похожи, я даже подумала, что это он. Я его поклонница, все спектакли, где он играет, знаю. Правда, сама я училась в Москве, а теперь к своим родителям перебралась. Они без меня скучали. — Мира лихо вела «Жигули», бесстрашно по-мужски обгоняя грузовики, видно, была водителем со стажем. Вот и приехали.

— А мы будем с вами еще три утренника вместе играть. Вообще-то я заменяю подругу, у нее ангина, вот она меня и попросила. Хотите, я заеду за вами в следующее воскресенье?