Недруг
Шрифт:
И хотя мне спалось крепко, я чувствовал, как Грета всю ночь ворочалась, то вставала, то опять ложилась, будто на нее перекинулась моя бессонница. Помню, как она стояла у окна посреди ночи и смотрела на сарай и поле за домом.
Бедная Грета. Ей тяжело. Я ставлю кофе и сажусь со своим экраном в руках, бесцельно листая ленту. Надкусываю кусок сыра из холодильника и включаю прогноз погоды. Больше солнца и жары. Высокая влажность. И снова высокий индекс ультрафиолетового излучения. Как и каждый день, вероятность грозы вечером – сорок процентов.
Надо сходить
Мне пора на работу, говорю я. Как спалось?
Она не отвечает. Скорее всего, не слышит из-за воды. Наверное, моет голову. Я оставляю кружку на раковине.
Тогда я поехал, говорю я.
Ответа нет.
Обычно после смены на заводе я стараюсь быстрее добраться домой. Но не сегодня. А стоило бы. Сегодня я в последний раз могу побыть наедине с Гретой, и кто знает, когда еще представится такая возможность. Не могу объяснить, почему не спешу. Просто не готов вернуться. Хочется покататься по округе без цели, просто так, чтобы в кои-то веки никто не указывал, что и как делать.
Когда я дома, Грета всегда что-то просит меня сделать; постоянно находит мелкие задания, если у меня выдается свободная минутка. Ей не нравится, когда я бездельничаю. На мне – все ремонтные работы по дому, даже те, которые мне не по душе. Редко бывает, чтобы я сидел без занятия.
Я отправляю Грете сообщение:
«Придется задержаться на работе. Поем, когда вернусь. Можешь ужинать без меня».
Не люблю лгать, особенно Грете. Да и редко это делаю, почти никогда. Но это крошечная, невинная ложь. По большому счету совсем несущественная. Для ее же блага. Правда бы ее ранила.
Проселочные дороги никто не ремонтирует, так что они трескаются, крошатся и разрушаются. Грустно. Видимо, на ремонт дорог нет денег, а если бы и были, вряд ли кто-то стал бы заморачиваться. Наши дороги разваливаются не от чрезмерного использования, а потому, что их забросили.
Знаю, Терренс постоянно говорит, что я должен радоваться и ликовать, ведь возможность слетать в космос выпадает раз в жизни. Но что-то восторга я не ощущаю. Возможность прекрасная. Умом я это понимаю. Так почему у меня ощущение, что это конец?
Может, дело во мне. Со мной что-то не так.
Подчиняясь мимолётному порыву, я останавливаю пикап на обочине и выхожу. Небо испещрено красновато-розовыми, прозрачными, тонкими облаками. Солнце клонится к горизонту, но еще не зашло. Великолепное зрелище. У меня возникает странное желание прогуляться прямо тут, по полю, просто потому, что могу.
Канола уже зацвела. Стебли высятся над головой метра на три, отчего мне кажется, что я глубоко под водой. Желтые листья яркие, словно отливают неоном. Слышится шум – почти незаметный, но если забраться вот так, в самую гущу, можно различить приглушенное жужжание членистоногих.
Я не ищу чего-то конкретного. Просто иду в глубь поля, меня касаются цветы канолы. Забравшись
Темнеет, но я еще не готов возвращаться. Понимаю, что оттягиваю неизбежное, но продолжаю идти вперед, раздвигая растения свободной рукой.
Время от времени останавливаюсь, чтобы посмотреть на небо, на сумерки. Вот и прошел еще один день. И тогда я вижу его: он идет с юга, заполняет собой небо над головой. А потом чувствую. Дым.
Он вздымается плотным облаком. Я прибавляю шаг, потом бегу. Внезапно дым начинает валить отовсюду, закрывая небо. Пламя, похоже, огромное, раз дыма так много. На этом поле есть амбар. Должно быть, он и горит.
Мне говорили, что эти старые амбары – артефакты прежней жизни, в которой все было по-другому. Их нужно содержать. Их нужно ремонтировать. Будет весьма трагично, если амбар на этом поле сгорит. Канет в Лету, как и несколько других. Я снимаю рубашку и обматываю ею лицо, делаю маску. Из-за дыма трудно что-то разглядеть.
За последний год пожары в амбарах участились. Все спорят, кто же их поджигает. Может, так выражают свой протест пожилые фермеры, у которых забрали земли? Или производственные корпорации уничтожают оставшиеся амбары, чтобы освободить место и засеять все канолой? Кто бы это ни был, ничего хорошего в этом нет. В наших краях пожары – опасная вещь. Они быстро распространяются и бушуют днями.
Я замечаю огонь. Амбар весь объят пламенем. Жар неимоверный. Возможно, я смогу помочь. Возможно, мне удастся как-то потушить огонь или, по крайней мере, не дать ему разгореться, пока не прибудет помощь.
Надо было поехать домой к Грете и провести с ней спокойный вечер. Зря я сюда пришел. Дело плохо. Ну, пришел – так пришел. Куда теперь денусь. Еще неделю назад я бы развернулся и сбежал. Но я изменился. Я чувствую, как растет чувство долга, и понимаю, что помочь сейчас – тоже мой долг. Не могу стоять и наблюдать со стороны. Я должен быть храбрым, взять все под контроль. Должен действовать. Я делаю глубокий вдох и бегу к огню.
Делаю шесть или семь шагов, и тут кто-то ударяет меня по спине. Я беспомощно падаю лицом вперед. Плечо утыкается во что-то твердое – камень. Лбом врезаюсь в землю; от удара весь воздух выбивает из легких. На меня что-то наваливается. Или кто-то. Я хватаю ртом воздух. И не могу пошевелиться.
Что случилось? Это человек. На мне человек? Кто это? Кто меня ударил? Должно быть, кто-то следил за мной. Боль сильная и жгучая. На языке вкус крови. Похоже, разбил губу, когда упал. Я пытаюсь сплюнуть, но лицо слишком близко к земле. В спину упирается колено или локоть, прижимает меня к земле. Я стараюсь проморгаться, но ничего не вижу. Зрение возвращается не сразу. Мне удается чуть оторвать голову от земли, и я замечаю впереди человека. Другого, не того, который меня держит. Мужчина в костюме и перчатках. С кем-то разговаривает.