Нефертари. Царица египетская
Шрифт:
— Видишь, какие легкие у нас колесницы? — спросил Пасер, показывая на колесничего, который пронесся через пойму и остановил коней едва заметным движением поводьев. — А у хеттов — тяжелые, потому что они ездят по трое.
— Колесничий, лучник и щитоносец? — угадала я.
Пасер кивнул. Утренний ветерок шуршал его длинной набедренной повязкой; глаза у советника были усталые.
— Будь осторожна, Нефертари. Хетты не задумаются убить женщину. Это не египтяне, и они не станут непременно брать тебя живой…
Пасер не договорил и отступил назад, пропуская Уосерит, которая тут же меня обняла.
—
— Или глупее. Но я обещала Рамсесу, что буду с ним, куда бы он ни поехал. Если он потерпит поражение, то хетты завоюют Египет. Зачем же мне оставаться здесь? Я должна участвовать в решении своей судьбы.
Неподалеку стояли Исет и Хенуттауи — между ними словно пролегла пропасть. Обе молчали. Женщины из гарема, с которыми росла Исет, места себе не находили. Они в жизни ничего не видели, кроме гарема, и вот теперь Исет предстоит ехать в колеснице по пустыне вместе с войском. Они не могли помочь подруге даже советом. Лицо Исет стало белее ее полупрозрачной туники.
Уосерит покачала головой.
— Она не вынесет. Ей придется всю дорогу ехать в носилках вместе с детьми.
Появился Рамсес в золотом оплечье, и придворные взволнованно загомонили. В доспехах фараона отражалось утреннее солнце. Он подпоясался голубым кушаком, а с боевой короны хепреш грозил врагам урей [66] — изображение кобры, широко раскрывшей пасть.
— Ты — как бог войны Монту [67] ! — восхитилась я.
66
Урей —кобра на короне, символ власти; изображалась с раздутым капюшоном.
67
Монту —бог войны с головой ястреба.
— А ты — моя Сехмет!
К фараону подошла Исет: тяжелый пояс тянул ее назад, ногти были выкрашены хной. Выглядела Исет безупречно, словно раскрашенная кукла из дворцовой мастерской.
— Мы отправляемся в пустыню! — воскликнул Рамсес. — Не на пир! — Он посмотрел на мою скромную набедренную повязку и простые сандалии. — Исет, ты слишком красива для поля битвы. Не лучше ли тебе…
Исет его не дослушала.
— Я еду с тобой. Я хочу быть рядом. Битвы мне не страшны.
Даже те придворные, кто всегда держал сторону Исет, видели ее насквозь. Одна из ее приближенных, дочь писца, пожалела ее.
— Останься здесь, с Пасером, в тронном зале. Фараону нужен верный человек, чтобы управлять Египтом.
— Фараону нужен верный человек и на войне! — бросила Исет и повернулась ко мне. — Даже если придется одеться как мальчишка, меня это не остановит.
— Тогда иди переодеваться. — В голосе Рамсеса сквозили нотки нетерпения. — Когда вернешься, садись в носилки — укроешься от солнца и пыли.
Путь занял столько времени, сколько предсказывал полководец Анхури. Целый месяц Исет ехала в крытых носилках, на плечах восьмерых слуг. Жаловаться на палящий зной и на отсутствие возможности купаться она не смела. Маленький Рамсес часто плакал,
«Бедняжка ее скоро возненавидит, — думала я. — Зря она не позволяет ему играть с Аменхе и Немефом». Из вторых носилок доносились восторженные вопли: мои сыновья считали происходящее веселым приключением. Мерит ни на минуту не оставляла малышей. Мне тоже хватило бы места в носилках, но я ехала в колеснице следом за Рамсесом и Ашой. Ночью, когда мы становились на привал. Рамсес приходил в мой шатер и мы слушали Мерит, которая в соседнем шатре рассказывала детям сказки. Иногда близнецы засыпали сразу, но чаще никак не хотели угомониться, потому что вдоволь отсыпались днем. Тогда Рамсес брал их к нам, и они кувыркались на коврах и веселились напропалую, а я переводила донесения, перехваченные у вражеских лазутчиков.
— Царь Муваталли не знает о нашем походе, — уверенно заключила я.
Мы как раз миновали Ханаан и шли по долине Бекаа, неуклонно приближаясь к Кадешу с юга. Я взяла последнее письмо.
— Он пишет, что в месяце эпифи состоится празднование победы, и велит своим женам готовиться к встрече. Царь понятия не имеет о нашем походе. Правда, вот здесь мне не все понятно. — Я показала Рамсесу клинописные знаки: древним хеттским пользовались только жрецы, и я попыталась вспомнить уроки Пасера. — Тут про леса Лабауи. — Я задумалась. — Быть может, про дровосеков?
— Про лазутчиков! — неожиданно воскликнул Рамсес.
Близнецы затаили дыхание — вдруг отец рассердился? Убедившись, что он на них даже не смотрит, малыши продолжили играть.
— В лесах Лабауи прячутся лазутчики!
Продолжая изучать знаки, я кивнула.
— Да. Скорее всего, так.
Хотя я ни разу не видела некоторых слов, но «Лабауи» и «люди в лесу» сомнений не вызывали.
— Завтра будем проходить через Лабауи, — сказал Рамсес. — И если там есть лазутчики, отрежем их от основных сил, чтобы они не смогли предупредить. — Он улыбнулся. — Возьмем Кадеш раньше, чем Муваталли усядется праздновать победу!
На следующее утро все четыре отряда собрались вместе. Двадцать тысяч воинов слушали приказы своих командиров. Рассветное солнце золотило шлемы и блестело на клинках. В войске фараона Сети набралось десять тысяч щитов из натянутой на прочные деревянные рамы кожи, которую не пробить даже самой тяжелой стрелой. Теперь, после месячного похода, они наконец пригодятся.
— Отряд Амона и отряд Ра станут лагерем на реке Оронт, на самом высоком месте, — объявил Рамсес полководцам. — Отряды Сета и Птаха останутся у подножия холма. Из перехваченных донесений ясно, что в лесах скрываются хеттские лазутчики. Их нужно схватить до приближения наших отрядов.
Войска двинулись дальше. Люди были возбуждены. Мы приближались к Кадешу и вошли в кедровые леса Лабауи; всеобщее волнение усилилось. Однако никаких хеттов там не обнаружилось, хотя среди деревьев с высокими плоскими кронами спрятаться было негде. Отряды Амона и Ра поднялись на холм перед Кадешем, воины посмотрели вниз — и раздался удивленный ропот. В обнесенном стеной городе царила тишина, а хеттское войско куда-то исчезло. Опускались прохладные сумерки. Стоя на вершине холма, Рамсес и египетские военачальники не верили своим глазам.