Нефертити
Шрифт:
— Ну что, впечатляет? — поинтересовался подошедший Эхнатон.
Мне показалось странным, что его вдруг заинтересовало мое мнение. Я посмотрела вниз, прислушиваясь к смеху, музыке арф и песням, в которых люди восхваляли великого Атона, бога, сотворившего столько золота и вина. Запах жареного мяса и мирры поднимался к окнам дворца; а еще сильно пахло пивом.
— Это запомнят навеки, — ответила я.
— Да. Навеки.
Затем Эхнатон взял Нефертити за руку и подошел к Окну Появлений.
—
Я ахнула.
— А что это значит? — спросила Меритатон.
Нефертити с Эхнатоном так и остались стоять у окна, а люди подняли такой крик, что богам впору было оглохнуть.
— А что это значит? — повторила Меритатон, и ей ответил мой муж, поскольку я еще не отошла от потрясения:
— Это значит, что твоя мать стала тем, чем не бывала до нее ни одна царица. Она теперь фараон и соправитель Египта.
Это было немыслимо. Чтобы царица стала царем! Чтобы она была соправителем своего супруга! Даже моя тетя не сделала себя фараоном. Лицо отца было непроницаемо, но я знала, о чем он сейчас думает. Наша семья никогда еще не поднималась так высоко.
Я оглядела покои:
— А где Тийя?
— Принимает представителей Миттани, — ответил отец.
— А Панахеси? — спросил мой муж.
Отец кивком указал на Панахеси, багрового от ярости. Тот смотрел по сторонам, пытаясь найти, как бы ему выбраться со двора, заполненного жрецами и тысячами сановников, но выхода не было. Тогда он посмотрел на картину, которую являла собою наша семья — с Окном Появлений вместо рамы.
Я отошла в сторону. Стоявший рядом Нахтмин покачал головой; судя по блеску в глазах, он пытался прикинуть, что это будет означать для царицы, не имеющей сыновей. Но я уже знала, что это значит. Теперь никто — ни Кийя, ни Небнефер, ни Панахеси — не низвергнет нашу семью.
— Мутноджмет! Меритатон! Идите сюда! — позвала Нефертити.
Мы подошли.
— Где Нахтмин? — спросил Эхнатон. Он увидел моего мужа, стоящего в другом конце покоев. — И ты тоже иди сюда.
Отец быстро шагнул вперед.
— Чего вы хотите, ваше величество?
— Чтобы бывший военачальник встал рядом со мной. Он встанет здесь, и люди увидят, что даже Нахтмин склонился перед фараонами Египта.
У меня забилось сердце: я знала, что Нахтмин откажется. Я перехватила взгляд мужа. Но тут отец приблизился к нему и что-то прошептал на ухо.
Завидев в Окне Появлений Нахтмина, люди внизу, солдаты и простолюдины, подняли такой крик, что Эхнатон даже отшатнулся, как от удара.
— Возьми меня за руку! — приказал Эхнатон и поклялся: — Они будут любить меня так же, как любят тебя!
Он
— Фараон Нефернеферуатон-Нефертити!
Когда Нефертити взяла посох и цеп, наглядные знаки царского сана в Египте, крики сделались оглушительными. Я отступила назад, а Нефертити воскликнула:
— Добро пожаловать на величайший дурбар в истории!
— Они будут думать, что ты любишь его, — шепотом сказала я мужу, пока процессия двигалась к храму. — Солдаты подумают, что ты склонился перед Атоном!
— Ничего такого они не подумают. — Нахтмин придвинулся поближе. — Они не дураки. Они знают, что я верю в Амона и что я очутился рядом с фараоном только ради тебя.
Я посмотрела вперед, на людей в солдатских схенти, с воинскими поясами.
— Они также знают, что это из-за меня ты больше не военачальник.
— Хоремхеб в тюрьме, и я был бы там же, если бы ты не полюбила меня.
Мы остановились во дворе, полном колесниц. Они сверкали электром, бирюзой и медью. Затем вперед выступил Панахеси, дабы препроводить Нефертити к судьбе, которую она сама создала для себя, не имея ни сыновей, ни опоры в истории. На лице жреца сияла улыбка, как будто он только и мечтал, чтобы Нефертити взошла на трон Египта в обход его внука.
— Теперь ему остается либо стараться возвыситься, угождая ей, либо строить козни против двух фараонов сразу, — сказал мой муж.
— Даже за счет дочери и внука? — спросила я.
Нахтмин развел руками:
— Надо смотреть, кому угождать.
Мы нырнули в море колесниц, и нас пронесло через Двор празднеств к храму со статуями Нефертити и Эхнатона. Запели трубы, и дорога к воротам вдруг сделалась свободна.
— У тебя такой вид, будто ты наелась чего-то горького. — Нефертити, спустившись со своей колесницы, мелодично рассмеялась. — Ну что еще такое, Мутноджмет? Сегодня — наш величайший день. Мы бессмертны!
«Нет. Мы окружены ложью». Прежде чем жрецы увлекли Нефертити во внутреннее святилище храма, я громко произнесла:
— Эти люди счастливы, потому что даром получили хлеб и вино. Но здесь хетты. Здесь, в столице. Нефертити, почему ты так уверена, что они не принесли с собой чуму?
Сестра недоверчиво взглянула на Нахтмина, потом снова перевела взгляд на меня:
— Зачем ты говоришь это в момент моего величайшего торжества?
— А что, теперь, когда ты стала фараоном, мне тоже следует лгать тебе, как это делают все остальные?