Нефертити
Шрифт:
— Нет. Богиня знает, чего я хочу.
— Ты не можешь поступать так вечно, — сказала моя тетя. Горячий ветер трепал подол ее платья. — Когда-то ты должна будешь дать покой ка ребенка. Он не вернется.
— Как и Нахтмин.
Тетя серьезно посмотрела на меня, взяла меня за руку, и мы встали в самой высокой части храма, глядя на пустыню и заросли тростника на берегу Нила. Крестьяне в белых схенти обмолачивали зерно, а бык тащил тяжелую повозку. В небе кружил ястреб, воплощение души, и вдовствующая царица вздохнула:
— Дай им обоим покой.
18
1348
Шему. Сезон урожая
День за днем деревенские женщины приходили ко мне за травами, а иногда я и сама разносила их. В городе, раскинувшемся за белыми колоннами дворца, я кружила по узким улочкам и частенько оказывалась в доме, где женщина только что родила и надежды на то, что мать выживет, нет. Я склонялась над ее ложем, осматривала чрево и готовила особый чай с маслом крапивы. А женщина сжимала в руках запрещенный амулет с изображением Хатор и шепотом молилась богине материнства. Увидев этот запрещенный амулет впервые, я удивилась, и тамошняя служанка поспешно объяснила:
— Она защищает Египет уже тысячу лет.
— А Атон? — с любопытством поинтересовалась я.
Служанка напряглась.
— Атон — это солнце. К солнцу не прикоснешься. А Хатор можно подержать в руках и можно ей поклониться.
Итак, они прозвали меня в мои семнадцать лет Секем-Мив, и я стала известна в деревнях вокруг Амарны больше, чем сам фараон.
— Куда ты сегодня, госпожа?
Это был тот колесничий из дворца. Он был не на дежурстве, а я как раз добралась до конца длинной дороги, идущей от моего особняка. Он улыбнулся мне с колесницы, и я попыталась удержаться от воспоминаний от Нахтмине.
— За семенами, — ответила я и зашагала быстрее, не обращая внимания на быстро забившееся сердце.
— У тебя тяжелые корзины. Может, тебя подвезти?
Он придержал коней, а я задумалась. При мне не было стражников. Я отказалась от охраны, когда оставила Нефертити и ее дворец. Но в результате я осталась и без колесничего, а до пристани было далеко. Колесничий заметил мои колебания.
— Садись.
Он протянул руку, и я, приняв ее, взобралась на колесницу. Он поклонился:
— Меня зовут Джедефор.
Он стал появляться каждое утро.
— Ты что, так и будешь поджидать меня тут каждый день? — спросила я.
Джедефор ухмыльнулся.
— Нет, не каждый.
— Не надо так делать! — серьезно попросила я.
— А почему?
Мы двинулись в сторону пристани. Я отправлялась туда раз в несколько дней, поискать новые травы у иноземных торговцев.
— Потому что я — сестра главной жены царя. Фараон меня не любит.
— Зато тебя любит царица.
«Когда ей что-нибудь нужно», — подумала я и крепко сжала губы.
— Если ты ценишь свое место при доме фараона, — строго произнесла я, — тебе не следует появляться на людях вместе
— Вот и хорошо, потому что я не стремлюсь получить от тебя пользу. Я просто сопровождаю тебя на рынок и обратно.
Я вспыхнула.
— Знай: человек, которого я люблю, сейчас в Кадеше.
Я впервые заговорила о Нахтмине с кем-то помимо родственников.
Джедефор склонил голову:
— Как я уже сказал, я ничего от тебя не хочу. Только удовольствие сопровождать тебя.
Когда Ипу впервые увидела меня с Джедефором, у нее глаза сделались как блюдца. Она ходила за мной по дому — хуже, чем Бастет, — и пыталась вызвать меня на разговор.
— А где вы с ним познакомились? Он возит тебя каждый день? А жена у него есть?
— Ипу, он — не Нахтмин.
Улыбка Ипу померкла.
— Но он красивый.
— Да, он красивый, добрый солдат. И только.
Ипу понурилась.
— Ты слишком молода, чтобы быть одной, — прошептала она.
— Но моя сестра именно этого и желает, — ответила я.
— Власть хеттов на севере растет. Сегодня утром за помощью прислал правитель Лакиса.
Отец извлек из-за пояса свиток, и Тийя протянула за ним руку.
Мой дом превратился в место встреч. Мне дозволено было слушать, как Тийя с отцом обсуждают, как править Египетским царством. А Эхнатон с Нефертити, в то время как хеттский царь Суппилулиума, подбираясь к Египту, прошел через Палестину, — они в это время заказывали статуи и ездили по улицам, вырядившись, словно боги, и швыряли с колесниц в толпу медные дебены.
Тетя положила свиток на колени.
— Еще одно из египетских владений в опасности.
Я знала, что она думает, что Старший скорее отдал бы свое ка Аммит, чем допустил хеттов во владения Египта.
— Как и Катна. — Она посмотрела на отца. — Но мы не можем послать помощь.
— Нет, — ответил отец и забрал свиток. — Когда-нибудь Эхнатон обнаружит, что золото утекает из сокровищницы и уходит на защиту Кадеша, и…
— Золото из сокровищницы уходит на защиту Кадеша?! — перебила его я.
— И брать оттуда еще и на защиту Лакиса будет опасно, — согласилась тетя, не обращая внимания на мое вмешательство.
Отец кивнул, а я подумала: а что Эхнатон сможет сделать, если когда-либо обнаружит, что самый высокопоставленный из визирей Египта тратит деньги, чтобы защитить самую важную из египетских твердынь, стоящую между нами и хеттами? Отец рисковал, правя Египтом так, как, по его убеждению, того желал бы для самого могущественного в мире царства Старший, — но корона принадлежала Эхнатону, а не моему отцу, и даже не Нефертити. Когда Старший создал свое войско, владения Египта простерлись от Евфрата до Нубии. Теперь же от его царства отрывали по куску, а Эхнатон это позволял. И моя сестра это позволяла. Будь это не Нефертити, а кто-нибудь другой — Кийя или иная женщина из гарема, — Тийя и Эйе нашли бы способ избавиться от нее: убийство, яд, неудачное падение. Но Нефертити приходилась Эйе дочерью. А еще она была племянницей Тийи и моей единственной сестрой, и предполагалось, что мы простим ей все.