Нефертити

Моран Мишель

Я двинулась к помосту, не отрывая взгляда от сестры. У Панахеси что-то заклокотало в горле. Отец встал.

— Кто-то украл у меня семена акации и отравил меня, чтобы убить моего ребенка! Это ты сделала?

Нефертити побелела. Она взглянула на Эхнатона круглыми от ужаса глазами, и я переключила внимание на фараона.

— Это ты? — взвизгнула я. — Это ты убил мое дитя?!

Эхнатон заерзал.

Отец взял меня за руку:

— Мутноджмет.

— Я хочу знать, кто сделал это со мной!

Мой голос эхом

разнесся по залу, и даже Кийя с ее дамами притихли. Если такое могло случиться со мной, то могло и с ними. Кто был их врагами? Кто был моими?

— Пойдем, — попросил отец.

Я позволила вывести себя из зала, но у двери я остановилась и обернулась.

— Я никогда этого не прощу! — поклялась я, и Нефертити поняла, что это означает для нее. — Я не прощу этого, пока солнце будет сиять над Амарной!

Сестра откинулась на спинку кресла, и вид у нее был такой, будто кто-то украл у нее царство.

17

Амарна

28 пайни

— Боюсь, она так и будет до конца жизни ухаживать за своим садиком с травами. Без мужа, без детей… — донеслись до меня в саду слова моей служанки.

Три месяца назад, в тот день, когда я обнаружила, что кто-то отравил меня, чтобы убить ребенка Нахтмина, я сама отыскала этот особняк, новый, пустой, стоящий на золотистом склоне над городом. Никакая семья еще не заняла его, потому я въехала сюда и объявила дом своим. Никто не посмел оспорить мой выбор.

Три месяца ушло на высадку растений, но теперь я могла, наклонившись, коснуться листьев молодого сикомора, теплых и мягких. Голос служанки приблизился.

— Она за домом, там же, где и всегда, — произнесла Ипу. В голосе ее прозвучало беспокойство. — Ухаживает за своими травами, чтобы потом продать их женщинам.

Ее присутствие за спиной ощущалось словно каменная колонна. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это. Кроме того, я услышала запах ее благовоний — лилию и кардамон.

— Мутноджмет!

Я повернулась и прикрыла глаза ладонью от солнца. С тех пор как я покинула дворец, я больше не носила парик. Мои длинные волосы растрепались. Ипу говорила, что на солнце мои глаза напоминают изумруды, твердые и неподатливые.

Я низко поклонилась:

— Ваше величество.

Царица Тийя удивленно моргнула.

— Ты изменилась.

Я подождала, пока она не уточнит, что именно изменилось.

— Ты стала выше и, пожалуй, смуглее.

— Да. Я провожу много времени на солнце, здесь, у себя.

Я поставила лопату. Пока мы шли к дому, Тийя оглядела сад.

— Очень впечатляющий

сад.

Это она заметила финиковые пальмы и цветущую глицинию.

Я улыбнулась:

— Спасибо.

Мы вошли на веранду, и тетя села. Я изменилась, а вот она осталась все той же: маленькой, проницательной, с поджатыми губами и расчетливым взглядом. Я уселась напротив тети на небольшую пуховую подушку. Тийя приехала в Амарну с моим отцом, оставив по его просьбе Фивы, и теперь каждое утро работала с ним в Пер-Меджат, занимаясь изучением свитков, написанием писем и обсуждением условий договоров.

Ипу принесла горячий чай. Царица взяла чашу.

— Я пришла не затем, чтобы уговаривать тебя вернуться, — сказала она.

— Я знаю. Для этого ты слишком разумна. Ты понимаешь, что я покончила с дворцом. С Нефертити, с ее статуями и ее бесконечными интригами.

Царица Тийя слабо улыбнулась.

— Мне уже приходила в голову мысль, что я выбрала не ту сестру.

Я поразилась: неужто кто-то мог предпочесть меня Нефертити? Потом я решительно покачала головой:

— Нет. Я никогда не хотела бы быть царицей.

— Вот именно поэтому из тебя получилась бы хорошая царица. — Тийя поставила чашку. — Но скажи мне, Мутноджмет, что ты предложила бы старой женщине, у которой болят суставы?

Я вопросительно взглянула на нее.

— Ты пришла ко мне за травами?

— Как я уже сказала, я пришла не за тем, чтобы уговаривать тебя вернуться во дворец. Ты верно говоришь — для этого я слишком разумна. Да и кроме того, зачем тебе покидать этот особняк? — Тийя взглянула на вьющиеся лозы и высокие раскрашенные колонны. — Это тихий приют, вдали от города и дурацкой политики моего сына.

Она наклонила голову. Ее драгоценное ожерелье из золота и лазурита мелодично зазвенело. Потом она с доверительным видом подалась вперед.

— Ну так скажи, Мутноджмет, чем бы мне воспользоваться?

— Но придворные лекари…

— Сильно уступают тебе в знании трав.

Тийя посмотрела на мой ухоженный сад, на растущие ровными рядами сенну и хризантемы, на их освещенную солнцем ярко-зеленую и желтую листву. Там был можжевельник — от головной боли, и полынь — от кашля. Для женщин, которые отчаянно в этом нуждались, я все-таки посадила акацию. Даже помня, что это мои же травы убили моего ребенка, я не могла им отказать.

— Женщины говорят, что ты стала настоящей целительницей. Они называют тебя Секем-Мив, Могущественная Кошка, — сказала она.

Я тут же вспомнила Нахтмина, и взгляд мой затуманился. Тетя критически посмотрела на меня, потом дотянулась и погладила по руке.

— Пойдем. Покажешь мне травы.

Сад был пестрым от игры теплых солнечных лучей и тени. Скоро станет жарко, и роса высохнет. Я вдохнула пьянящий запах земли, наклонилась и сорвала зеленую ягоду с куста можжевельника.