Негасимое пламя
Шрифт:
– Позови по личной связке.
– Нет, – Яр снова вдохнул отравленный воздух. Если его проняло, что уж говорить о тех, у кого нет дара? – Лучше… лучше я сам…
– Погоди, я переберусь поближе к медикам, – сухо приказал Верховский. На несколько долгих мгновений связь прервалась; телефон, мгновенно оказавшийся в другом месте, растерянно ловил радиоволну. – Ты готов? Уверен, что стоит рисковать?
– Да, – напряжение в мышцах не было болезненным, но отчего-то причиняло страдания. Словно бы каждым своим движением Яр мучил кого-то другого. Пошатываясь, хватаясь за всё подряд, он кое-как поднялся на ноги. – Зовите.
Верховский промешкал ещё несколько секунд – раздавал медикам указания. Его отрывистый
– Поймал направление?
Яр не стал тратить силы на ответ. Он привык закрывать глаза перед пространственным прыжком, чтобы ни на что не отвлекаться, но сейчас опускать веки слишком опасно. Ему хотя бы не нужно рассчитывать: достаточно довериться чарам, звенящим на кончиках пальцев. Звенящим… Яр никогда не чувствовал магию так искажённо.
Вокруг вспыхнул свет – не солнечный, но бледный и неровный, испускаемый длинными потолочными лампами. Ворвавшийся в грудь воздух вышиб из глаз злые слёзы: он полон был колючих запахов, он казался душным и гулким, как пустота. Чья-то ладонь легла Яру на плечо, удерживая от падения. Скверно. Он давным-давно научился не терять равновесие после прыжка.
– Что случилось? Можешь сказать?
– «Дурман», – выдохнул Яр, сражаясь с собой за каждый звук, слетающий с губ. Человек перед ним непрерывно и неуловимо менялся; строгие черты плавились, складывались в новые, новые, новые незнакомые лица. – С ума… схожу.
На это ушло слишком много воли. Больничные стены подёрнулись холодным дождевым сумраком. Льющийся с потолка свет косыми струями хлестал по лицу и плечам. Вожделенное безмятежное счастье всё никак не наступало; напротив, стало дурно и страшно. Стоявший за сырой пеленой человек медленно вытянул из ножен короткий меч. Так уже было. Седовласый сокол смотрел молча; в тяжёлом его взгляде сквозила ненависть. Дождевая вода стыла на губах, мешая говорить.
– Бей вернее, – проронил Яр почти умоляюще. Он помнил, что будет потом. Он не хотел.
Сокол не двинулся с места. Он не мог ударить: правую кисть ему отрубили воины владыки.
– Скажи хоть, за что…
Но сокол не мог и сказать. Воины владыки вырвали ему язык.
Человек, которому хватало дерзости судить и совести – убивать, не мог сделать ни того, ни другого.
Целую вечность они стояли без движения, бессильные друг перед другом.
А потом что-то случилось, и вечность оборвалась в черноту.
LV. Старые долги
– Жить будет? – спросил Верховский у выглянувшего в коридор медбрата. Надеялся на положительный ответ. Не хотел больше хоронить подчинённых.
– Ну, жить-то будет, – нехорошо хмуря брови, ответил медбрат. – Вот вспомнит ли себя – другой вопрос. Пока ни на что не реагирует.
– О природе отравления получилось что-нибудь понять?
Медик издал невнятный звук, обозначавший, надо думать, крайнюю степень растерянности.
– Пока анализ крови не сделаем, ничего сказать не можем. Вашу информацию учтём, не волнуйтесь.
– Я и не волнуюсь. Мне вредно, – Верховский мрачно усмехнулся. Третьи сутки подряд нестерпимо хотелось курить, но сама мысль о том, чтобы чем-то притуплять ясность ума, вызывала оторопь. – Как только придёт в себя, дайте мне знать.
Много лет назад он просил о том же самом какого-то другого санитара. Прежде чем отключиться под действием лечебных чар, Зарецкий нёс бессвязную околесицу, как-то несуразно растягивая слова и глядя в никуда широко распахнутыми глазами. Это не походило на сонное оцепенение, до самой гибели не отпускавшее несчастного Хмурого… Но и состав за прошедшие годы
Сейчас Верховский понимал тех, кто соблазнился бы эликсиром забвения. Он и сам был бы рад вычеркнуть из памяти болезненно-жёлтое, отрешённое лицо, лишь отдалённо напоминавшее прежнего Витьку Щукина. Или суметь проникнуться подлинным хладнокровием, чтобы безупречно изображать перед убийцей собственную неосведомлённость. Или хотя бы взять себя в руки и не дать слепой машине правосудия проглотить Громова. Зарецкий со своей деятельной горячностью очень много успел за минувшие дни… Выздоровеет – получит трёпку за неоправданный риск, но он умудрился за пару суток добыть информации больше, чем сам Верховский за несколько лет. Неправильно было ворошить «Технологии будущего» руками Субботина. Вовсе нельзя было пускать дело на самотёк…
Утро ещё и не думало заниматься. Домой не хотелось, да и долг не велел. На улице царил крепкий февральский морозец. Само собой, в спешке Верховский пренебрёг верхней одеждой и теперь упрямо брёл мимо сугробов, позволяя холодному сквозняку вдохнуть бодрость в гудящую голову. Есть ещё пара часов до того, как в «Технологиях» узнают о ночном визите. Вряд ли меньше: кот-баюн действует куда убойнее, чем любые сонные чары. Кот-баюн… Ну, Старов… Вот уж от кого не ждёшь подобных выходок…
В кабинете было тихо и пусто – слишком тихо и слишком пусто для благостного спокойствия. Старов, в панике позвонивший начальнику около получаса тому назад, до Управы ещё не добрался – а может, добрался, но не пожелал заглядывать в отдел после визита в виварий. Верховский подумывал его отругать: в конце концов, уравновешенный и неторопливый на мысль и дело Михаил должен был тормозить ретивого напарника на крутых поворотах, – однако отказался от этого намерения. Парни уже достаточно наказаны. Надо бы и на Старова натравить медиков, просто чтобы убедиться в его благополучии…
Верховский отложил с клавиатуры присланный минувшим днём отказ во встрече с Громовым и разбудил дремлющий компьютер. Он с трудом представлял, сколько осталось времени до того, как владельцы «Технологий» свяжут взлом с его отделом – а значит, поймут, что им сели на хвост. Он должен успеть раньше. Давая Зарецкому добро на нахальную вылазку, он недооценил риски, но посыпать голову пеплом можно и потом, а пока надо выжать максимум из того, что добыли его младшие офицеры…
Рецептуры, протоколы испытаний, тонкости процесса изготовления – всё это бесценные улики, но прямо сейчас важно другое. Вот полуистлевшая, присыпанная синевато-серебряной пылью рукописная заметка: «…отличный, несмотря на присущую нежити невосприимчивость…», «…самостоятельно преодолел около километра, но несколько раз упал…», «…сложно сказать, на чём он зациклился, надо подумать об искусственном создании сильного впечатления…», «…вышел из-под контроля, больше убивал, чем утолял голод…», «…в итоге не выдержал бурного протекания реакции, ткани очень быстро начали деградировать…», «…заметили и выслали наряд, но шеф сказал, что придумает, как обернуть это себе на пользу…» Дата – июнь позапрошлого года, сходится идеально. Верховский-то думал, в злополучном сквере поработало умертвие, но выходит ещё хуже: нежить, получившая дозу некромантского зелья. Если найдётся автор записки, правосудие без колебаний казнит его по первой статье. Зарецкий прав: какие бы благие цели ни приследовали эти экспериментаторы, в их опытах гибли люди. Но если сейчас впопыхах напортачить, то давать смертельную заведомо ложную клятву угрюмому сотруднику магбезопасности будет рядовой исполнитель. Надо добраться до зачинщиков.