Негасимое пламя
Шрифт:
– Я нарушил персональную ответственность, – озвучил за безопасника Верховский. Тот ничего не сказал – только смотрел с холодным презрением. – Моя работа – устранять нелегалов, а не вступать с ними в сговор, правда?
Он не боялся удара в спину. Феликс не посмеет: слишком непростительным будет проступок, слишком серьёзные выгоды сулит сотрудничество. Будь иначе… Будь иначе, он позволил бы Терехову выстрелить. Леший знает, может, нелегал по-настоящему поверил бывшему приятелю только в миг, когда ненавистный безопасник взял того на мушку. Враг врага – не совсем друг, но возможный союзник.
– Так вот, – Верховский говорил
– Вы не понимаете, на что идёте, – хрипло проговорил Терехов. Слова он выталкивал из горла с трудом, будто захлёбывался ими, как тонущий – морской водой.
– Останемся каждый при своём мнении, – раздражённо бросил Верховский. Прежде не приходило в голову, как противен ему этот кабинетный сиделец, давно позабывший о работе в поле. Ни за что нельзя превращаться в такого же. – Итак, вы в счёт долга не станете вмешиваться в это дело. И никому о нём не расскажете. Уверяю вас: если не выгорит, я сам приду с повинной к… к нашему общему знакомому. И отвечать буду сам. Своей головой.
– Идите к лешему.
– Буду считать согласием, – Верховский брезгливо подал руку коллеге, помогая подняться. – Стыдно, Валентин Николаевич. У меня с такими чарами стажёры на собеседованиях справляются.
Он огляделся, заново собирая в уме картину происходящего. Пожалуй, и Феликс, и Терехов могли решить, что начальник магконтроля переступил грань безумия. Сам же Верховский, несмотря на усталость, давненько не чувствовал такой кристальной ясности в мыслях. Полезно иной раз оказаться под прицелом: мозги прочищает отменно…
– Сейчас, господа, мы все принесём друг другу необходимые клятвы, – он многозначительно коснулся рукояти пистолета. Не то чтобы полностью блефовал. – Затем Валентин Николаевич отправится на перевязку, а мы с Феликсом – в какое-нибудь более удобное для разговора место. Об этих людях, – он кивнул в сторону чахнущего без присмотра костра, – позаботятся мои сотрудники. О вопросах правоприменения поговорим как-нибудь в другой раз… В другой обстановке.
– Рискуете, – выплюнул Терехов.
– Каждый чёртов миг своей жизни, – согласился Верховский. – Работа у нас такая, Валентин Николаевич.
Безопасник промолчал. Наверное, потому, что прямо сейчас, в этот миг, в этих обстоятельствах прав был Верховский.
Когда-нибудь потом они обязательно разберутся.
***
– Ерунда какая-то. Разве бывает, чтоб так резко повысился потенциал?
– Я почём знаю? От этой дряни что угодно может быть. Неизвестная всё ж таки науке субстанция.
Голоса смешались в невнятный гул и бесследно растворились в пустоте. Разум вновь заполонило собой навязчивое видение: залитые солнцем луга, старое, не тронутое огнём Заречье, охотничья сумка у пояса. Не воспоминание, но обрывки каких-то давних наивных мечтаний. В них так соблазнительно тонуть, как в густом сладком меду, позабыв про неуютную, неприглядную реальность… В них нет ничего, кроме лжи и детской обиды на несбывшееся. Это не его мысли. Это вообще не мысли.
– Смотри-ка, а тут всё в норме. Может, того – укрепляющего вколоть?
– Я тебе вколю! И так проба фонит, как…
Видения лихорадочной чередой сменяют друг друга, словно в попытках подобрать
– Вам сюда нельзя!
– Не переживайте, я не помешаю. Вы, похоже, устали. Отдохните часок-другой…
Будь эти сны воспоминаниями, его подточенная «дурманом» воля могла бы сломаться. По счастью, в его прошлом нет ничего, что могло бы манить прочь от настоящего, а в выдумки больше не верится. Ему уже не грозит подступившее было забвение. Остаётся только набраться сил…
Блёклый дневной свет мешается с едким запахом спирта. Тихий монотонный писк повторяет удары сердца. Под спиной – жёсткая койка, вдоль лежащей поверх одеяла руки змеится тонкая трубка капельницы. Боли нет, но на душе неспокойно. Непривычно чувствовать себя… слабым. Сколько времени прошло? Насколько он опоздал? Яр напряг мышцы, пытаясь сесть в постели, но добился лишь того, что кардиограф запищал чаще и истошнее.
– Тише-тише, без резких движений, – дружески посоветовали откуда-то слева. Яр повернул голову, силясь разглядеть невидимого собеседника, но увидел только стеклянные шкафы с целебными зельями. Прямо как там. Воспоминание кольнуло остро, будто осколок ампулы. – Рановато ты проснулся. Ещё бы часиков пять, а лучше все десять… Чтобы наверняка.
Яр промолчал. Он не знал этого человека. Голос – негромкий, бархатистый, умело играющий интонациями – не внушал ему доверия. Тихо зашуршала ткань; незнакомец, словно праздно прогуливаясь, пересёк палату и взялся за оставленную кем-то бутылку минералки. Горделивая стать, проседь в коротко остриженных волосах, строгий светло-серый костюм… Где-то Яр его видел, но совершенно точно ни разу не говорил с ним. Впрочем, сейчас не стоит слишком доверять собственной памяти…
– Навёл ты шороху, Ярослав Владимирович, – незнакомец взял со стола стакан, придирчиво оглядел и до половины наполнил водой. – Или как привычнее? Яр, Ладмиров сын, волхв Зарецкий?
Он наконец обернулся. Светлые глаза лукаво щурились. Следовало бы испугаться или хотя бы удивиться… На то и расчёт. Яр слаб, а он силён. В его распоряжении – имя, и он знает, как им пользоваться. У него в руках то, что нужно Яру… Леший бы его побрал.
По-прежнему не говоря ни слова, Яр заставил стакан выскользнуть из холёных пальцев и не без труда поймал его свободной рукой. На кожу и на рыхлое одеяло упали брызги тёплой воды.
– Упрямец, – укоризненно сказал гость. Он молча пронаблюдал, как Яр, с трудом выпрямившись, жадно глотает солоноватую воду, а затем мановением руки передвинул к койке стул и уселся рядом, так, чтобы беспрепятственно смотреть в глаза собеседнику. Сверху вниз. – Восстановим справедливость. Моё имя – Кирилл. Кирилл Александрович, если тебе так удобнее, – он располагающе улыбнулся. – Я близко знал твою наставницу. Жаль, что с тобой мы знакомимся в таких обстоятельствах…
– Что вам нужно? – перебил Яр. Голос слушался с трудом. Хотелось ещё воды, но просить он ни за что бы не стал. Об этом ли престарелом красавце говорил Прохор? Вряд ли в Москве много волхвов по имени Кирилл Александрович, но никак не выходит представить, чтобы наставница уважала этого человека. Слишком много в нём холодного лукавства.