Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма
Шрифт:
"Э-э-э… меня зовут Эд Сноуден. Мне двадцать девять лет, — так начинался знаменитый теперь фильм. — …Я работал на АНБ в компании Booz Allen Hamilton на Гавайях в качестве инфраструктурного аналитика".
Сноуден давал четкий, бесстрашный, рациональный ответ на каждый вопрос: почему он решил опубликовать эти документы? Почему это было для него настолько важно, что он был готов пожертвовать своей свободой? Какие разоблачительные материалы он считал самыми важными? Было ли что-либо криминальное или незаконное в этих документах?
Приводя примеры незаконной и всепроникающей слежки, он оживлялся и говорил страстно, но когда я спросил его, ожидает ли он каких-то последствий для себя, он напряженно ответил, что боится за свою семью и девушку, которых правительство может подвергнуть преследованиям. Он принял решение избегать контактов с ними, но, по его словам, не мог обеспечить им полную защиту.
"Только одно не дает мне ночью уснуть — что будет с ними", — сказал он, и глаза его заблестели — я видел его таким в первый и последний раз.
Пока Лора редактировала видео, мы с Юэном заканчивали две очередные статьи. Третья статья, опубликованная в тот же день, рассказывала о сверхсекретной президентской директиве, подписанной Б. Обамой в ноябре 2012 года. Согласно ей Пентагон и соответствующие агентства должны были разработать серию агрессивно-наступательных киберопераций, которые могут быть развернуты по всему миру. В первом же абзаце статьи можно было прочесть: "В президентской директиве, копию которой удалось получить Guardian, говорится: "Старшие офицерские чины национальной безопасности и разведки" должны были "подготовить перечень потенциальных целей кибератаки Соединенных Штатов за рубежом"".
Четвертая статья, которая вышла, как и планировалось, в субботу, рассказывала о программе отслеживания изменения данных BOUNDLESS INFORMANT, принятой АНБ. В материале описывались документы, свидетельствовавшие о том, что АНБ собирает, анализирует и хранит миллиарды записей телефонных звонков и электронных сообщений, которые прошли через американские телекоммуникационные сети. В статье также поднимался вопрос о том, не лгали ли офицеры АНБ перед лицом Конгресса, когда отказались отвечать о количестве прослушиваемых коммуникационных сетей, действующих в стране, заявив, что Агентство не хранит таких записей и не имеет возможности их собирать.
После публикации статьи о BOUNDLESS INFORMANT Лора и я планировали встретиться в отеле Сноудена. Перед тем как выйти из своего номера на эту встречу, я присел на кровать, и вдруг из ниоткуда всплыло воспоминание о моем анонимном респонденте под ником Цинциннат, с которым я переписывался шесть месяцев назад и который забрасывал меня просьбами установить программу шифрования PGP, чтобы он мог направить мне важную информацию. В связи с происходящим я подумал, что, возможно, у него есть для меня что-то серьезное. Я не мог припомнить его электронного адреса, но поиском по ключевому слову мне удалось отыскать одно из его старых сообщений.
"Привет, хорошие новости, — написал я ему. — Лучше поздно, чем никогда; наконец, у меня есть электронный адрес с PGP. Если вы все еще заинтересованы, я готов переговорить". Я нажал "Отправить".
Сноуден встретил меня в своем номере и насмешливо
Несколько минут я переваривал это заявление и собирался с мыслями. Тем, кто много месяцев назад безуспешно пытался заставить меня пользоваться почтой с криптографическим шифром, был Сноуден? До того как выйти на Лору или кого-либо другого, он пытался связаться со мной! И наш первый с ним контакт мог состояться не в мае, всего четыре недели назад, а за много месяцев до этого…
Теперь ежедневно мы проводили втроем долгие часы. Между нами установилась тесная связь. Неловкость и напряжение первой встречи трансформировались в отношения сотрудничества, доверия, общности целей. Мы понимали, что происходит одно из самых значительных событий нашей жизни. После публикации статьи о BOUNDLESS INFORMANT наше настроение, относительно спокойное, которое нам удавалось сохранять все предшествующие дни, сменилось тревожным напряжением: меньше двадцати четырех часов нас отделяло от того момента, когда личность Сноудена будет раскрыта, и это, как мы понимали, изменит все, прежде всего для него. Это был короткий, чрезвычайно интенсивный и принесший нам удовлетворение период, который мы прожили вместе. Один из нас, Сноуден, скоро покинет нашу группу, возможно, на долгое время окажется в заключении — это омрачало нашу работу с самого начала, по крайней мере я так чувствовал. Казалось, что только Сноудена это мало волнует. В наши разговоры все чаще проникал мрачный юмор.
"Я забиваю нижнюю койку в Гуантанамо, — шутил Сноуден относительно наших перспектив. — Это должно войти в приговор. Вопрос в том, в чей — ваш или мой". Но большей частью он сохранял немыслимое в его положении спокойствие. Даже теперь, когда часы отсчитывали, может быть, последние минуты его свободы, Сноуден по-прежнему отправлялся в постель в десять, тридцать — и так каждый день моего пребывания в Гонконге. Он придерживался режима, когда мне с трудом удавалось урвать не более двух часов беспокойного сна.
"Все, я на боковую", — обычно объявлял он, отправлялся спать> на семь с половиной часов и появлялся на следующее утро совершенно свежим.
Мы выразили удивление его способностью спокойно отдыхать в таких обстоятельствах, на что Сноуден ответил, что чувствует себя совершенно умиротворенным и удовлетворенным тем, что он сделал, поэтому сон его легок.
"Думаю, мне недолго осталось спать на удобной подушке, — пошутил он. — Так что надо наслаждаться".
В воскресенье после полудня по гонконгскому времени Юэн и я вносили последние правки в статью, представлявшую миру Сноудена, а Лора заканчивала редактировать видео. С Джанин, которая появилась в чате, когда в Нью-Йорке начиналось утро, я переговорил о том, как важно правильно подать эту информацию, и о своей персональной ответственности перед Сноуденом и уважении к его выбору. Я начал больше уважать и своих коллег в Guardian — как профессионалов и смелых людей. Но сейчас, в статье, которая представит Сноудена, я должен был просмотреть каждую правку, большую или малую.