Негодяйка

О'Мара Кейт

Симон прочитал первую и последующие страницы. В столовой воцарилась зловещая тишина. А за окном все пели птицы.

– Она может погубить нас, – сказала Элизабет.

Симон отложил газету и взглянул на жену.

– Ты не заслуживаешь этого, Лиз, – тихо сказал он.

Нежность, с которой он произнес эти слова, удивила и обезоружила ее. Элизабет поднялась, обошла вокруг стола и встала рядом с мужем, положив руки ему на плечи.

Он склонил к ней голову и вздохнул.

– Я сожалею о случившемся. Это несправедливо по отношению к тебе.

– Мы оба оказались втянутыми в это дело и будем бороться вместе, – спокойно сказала Элизабет.

– Ты думаешь, она?.. – Вопрос его повис в воздухе.

– Заговорит?

Да, думаю, что да.

– Но почему? Она же получила деньги. Что еще ей нужно?

– Внимание, отмщение, признание, любовь – кто знает?

– Боже, какой кошмар, – простонал он.

– Что тебя ожидает в худшем случае? – спросила Элизабет, хотя ответ уже знала сама.

– В худшем случае? О, это легко предугадать. Если все выплывет наружу, меня сочтут морально разложившимся, безответственным типом, который не вправе представлять народ этой страны. Для прессы этот день станет праздником, а мне придется подать в отставку и последующие пять лет замаливать свои грехи на задворках парламента.

Элизабет закрыла глаза, словно перед ней уже разворачивались мрачные картины будущего, и крепче прижала к себе мужа.

– Знаешь, что я скажу, Лиз? – пробормотал он, зарывшись в мягкие шелковые складки ее пеньюара.

– Нет, что? – прошептала она.

– Пусть публикует и будет проклята! И я вместе с ней!

9

Раннее утро в Риме. Начало нового погожего дня. Леони и Роб еще в постели – скованные тяжелым сном. После эмоционального накала вчерашнего дня сил хватило лишь на то, чтобы слегка перекусить и тут же лечь спать. Впереди было воскресенье, и оба надеялись, что оно вернет им утраченный покой.

Леони проснулась первой; после изнурительного перелета организм еще не вполне адаптировался к местному времени. Постепенно она начала осознавать, что происходит что-то странное. Воскресенье – единственный день, когда центр Рима был погружен в дремоту. Но сейчас вместо привычной воскресной тишины с улицы доносился невнятный шум. Слегка озадаченная, Леони встала с постели и, накинув халат, подошла к окну. Один взгляд – и она в ужасе отпрянула. Улица была наводнена журналистами и фотографами. Аманда не теряла времени даром.

Поздно – Леони заметили. Разноязычный гомон взорвался резким крещендо, подобно реву диких животных, почуявших запах крови. Тотчас же раздались настойчивые звонки в дверь. Пронзительно зазвонил телефон.

– Черт побери. – Роб стоял рядом, изумленно уставившись в окно. – Что происходит? Они что, по наши души? Я пойду открою дверь.

– Нет, – резко сказала Леони, – не обращай внимания. Они скоро угомонятся. – Она подошла к телефону и, сняв трубку, собиралась тут же ее положить. Но, услышав знакомый голос, передумала. – Найджел, слава Богу, это ты. Здесь поднялся адский шум… Что? В британских газетах? Нет, конечно же, я не видела их… Скажи, что мне делать? – Последовала долгая пауза. – Ты что, шутишь? Я не могу, Найджел, честное слово, не могу. – Взглянув на Роба, она прикрыла рукой трубку и сказала: – Он хочет, чтобы я дала пресс-конференцию… чтобы сделала заявление, рассказав всему миру об Аманде. – И она разрыдалась.

– Ты должна встретиться с ними, Лео. – Роб произнес это с нежностью, но твердо. Леони обратила к нему заплаканное лицо.

– Нет, нет, я не могу, – прошептала она.

– Дорогая, выслушай меня. – Он схватил ее за плечи. – Это единственная возможность достойно выйти из создавшегося положения.

Леони, в изумлении от его слов, отстранилась.

– Я думала, ты понял меня, Роб. Не верится, что это говоришь мне ты.

– Я все понимаю, детка.

Но Леони словно не слушала его.

– Нет, ты не понимаешь, не понимаешь. Ведь это моя тайная печаль.

Девятнадцать лет она жила во мне. Ты не знаешь, что это такое. Все эти годы я словно оплакивала умершего ребенка. И вот сейчас… эти стервятники, эти хищники… – яростно выпалила она. – Я не хочу, чтобы эти люди выносили мои страдания на всеобщее обсуждение, не хочу, чтобы их смаковали вперемежку с кукурузными хлопьями. Это слишком дорого мне, это глубоко личное… это мое.

– Я понимаю, что это значит для тебя, Леони, – тихо сказал Роб. – Я знаю, что тебе пришлось испытать, и, мне кажется, понимаю, как ты страдала все эти годы. Но сейчас тебе нужно выйти к этим ублюдкам – только так ты сможешь доказать, что твоей вины здесь нет. И девчонку это не заденет – в конце концов, она мерзавка…

– Я ненавижу ее, Роб, – прошептала Леони, содрогнувшись от своих же слов. – Но как это возможно, что я ненавижу собственную дочь?

– Ты же не растила ее, дорогая, и потом: вспомни, кто ее отец. – В голосе Роба звучала горечь. Теперь, когда он знал все, он втайне завидовал Симону. И уже не в первый раз пожалел о том, что не встретился с Леони молодой. – Если все откроется, больше всех пострадает он. В конце концов, ты не сделала ничего дурного. Ты хотела лучшей участи для своей девочки, отдавая ее на удочерение. А он тебя бросил. Леони посуровела.

– Я уже однажды заплатила страшную цену за свою ошибку. Почему я должна расплачиваться вновь и вновь? – Она сжала кулаки.

– Сделай это, детка. Для собственного же блага, – твердо сказал Роб. – А теперь пойди умойся и приведи себя в порядок. – Пауза. – Я позову их сюда. Это займет не больше часа, и на этом все закончится, навсегда. – Вновь последовала пауза.

Леони глубоко вздохнула и тихо сказала:

– Ты прав, это единственный выход.

– Итак, сейчас?

– Да, сейчас. – Она мужественно улыбнулась. – Надо покончить с этим.

– Когда ты будешь готова?

– Через десять минут.

– Умница. – Роб натянул джинсы, рубашку и вышел из спальни. В дверях он остановился, улыбнулся ей и, подмигнув, сказал: – Через десять минут твой выход. – И ушел.

Леони прошла в ванную, умылась и наложила на опухшее лицо горячий компресс. Затем быстро оделась, выбрав простую белую рубашку мужского покроя и черные джинсы "Левис". Это был как раз тот случай, когда ей совсем не хотелось выглядеть сексуальной. Расчесав волосы, она слегка освежила себя туалетной водой, нанесла легкий румянец на щеки и мысленно приготовилась к самой тяжелой в ее жизни встрече с прессой. Воображение рисовало образы святых Варвары и Катерины и других древнеримских великомучениц. Они словно придали ей сил. "Я докажу им, – твердила себе Леони, – я докажу, что я сильнее их". На мгновение она задумалась, не эти ли слова произносили почти две тысячи лет назад те отважные римские женщины перед лицом своих мучителей. Они прошли через страшные пытки, испытав тяжкую физическую боль. И погибли. Ей же предстояла лишь боль душевная и впереди – целая жизнь.

Она прошла на кухню и включила электрический чайник. С лестницы донесся шум – словно толпы устремились к ее квартире. Гомон сотен голосов становился все ближе и ближе и наконец прорвался сквозь входную дверь. Леони слышала, как взревел Роб, призывая всех успокоиться и соблюдать порядок. Чей-то воинственный голос спорил с ним, но Роб перекричал упрямца, и тот замолк. Леони улыбнулась про себя. У актеров все-таки много преимуществ, подумала она. Даже в реальной жизни.

Реальная жизнь. Что это на самом деле? Неужели то, что сейчас происходит, и есть реальность? Леони это напоминало, скорее, мерзкий фильм ужасов. Она машинально достала из шкафа чашку и налила кофе. Добавила молока, размешала сахар, едва сознавая, что делает. В дверях появился Роб.