Неисправимый повеса
Шрифт:
Эвелина вырвала руку.
— Да, безусловно, а вот дети — нет.
Его чувство юмора, поубавившееся в результате чрезмерного употребления джина и недостаточного количества сна, еще больше пострадало.
— А вы думаете, что несколько уроков танцев смогут улучшить их положение в жизни?
Слеза скатилась по щеке. Эвелина стряхнула ее резким движением руки.
— А вы думаете, что этого можно добиться, если снести их дом? И вы осмеливаетесь читать мне нравоучения?
Проклятие!
— Кто вам
— Какое это имеет значение? — ответила она, побледнев. — Вы презренный человек. И меня тошнит при одном взгляде на вас.
Сент пристально посмотрел на нее. Его переполнял гнев. Гнев и разочарование. Потому что теперь ему уже никогда не получить ее. А если он не может получить то, что хочет, не получит и она.
— Уходите! — рявкнул он.
— Вы… Что?
— Что слышали, Эвелина. Теперь вы здесь нежеланный гость. Убирайтесь.
Еще одна слезинка скатилась по щеке.
— Могу я по крайней мере попрощаться?
Сент не мог спокойно смотреть, как она плачет. Он решил, что во всем, что с ним случилось плохого за последнее время, была ее вина. Однако эти проклятые слезы все еще тревожили его — даже когда он был так зол, что готов был ее придушить. Он строго кивнул:
— У вас пятнадцать минут. Я подожду внизу.
— Хорошо.
Сент подошел на шаг ближе.
— Только помните: что бы вы ни сказали им, вы ничего не сможете изменить. Так что предлагаю вам поберечь чувства ваших маленьких любимчиков и держать свой рот на замке, — тихо сказал он.
— Мерзавец, — пробормотала она ему вслед.
Ни разу не оглянувшись, он спустился по лестнице. Когда Эви снова посмотрела вокруг, дети стояли, внимательно глядя на нее. О чем бы они ни узнали, изменить что-либо было им не по силам. А теперь и она утратила всякую возможность влиять на ситуацию. Всего три-четыре человека, помимо Сент-Обина, вообще знали, что она бывала здесь. Как много для ее так называемых убеждений относительно преобразования мира!
— Что случилось, мисс Эви?
Она торопливо вытерла глаза.
— Боюсь, что мне… придется уйти, — сказала она. Это была самая трудная фраза, которую ей когда-либо приходилось произносить.
— Ничего, — сказала Пенни, подскочила к Эви и взяла ее за руку. — Мы можем потанцевать с вами вальс завтра.
О Господи!
— Нет, Пенни, я не смогу. Я… меня… попросили уйти.
— Сент-Обин больше не хочет, чтобы вы приходили, да? — нахмурился Рэндалл Бейкер.
— Нет, это не… — Эви замолчала. Ей надоело всегда всех защищать и вступаться за всех, хотя те явно этого не заслуживали. Она не собиралась обманывать этих детей, особенно ради Сент-Обина. — Да, — снова начала она, — он не хочет.
— Почему? — Роза с полными слез огромными карими глазами взяла Эви за вторую руку.
— Бьюсь об заклад, из-за того,
Эвелина покраснела.
— Ты не должен так говорить, Мэтью.
— Мы все это знаем, мисс Эви! — Теперь Молли выступила вперед. — Обычно он никогда не проводил здесь так много времени, пока не появились вы. — Ее нижняя губа задрожала. — А теперь он заставляет вас уйти.
— Мы должны запереть Сент-Обина в темнице, и пусть его съедят крысы.
Предложение Мэтью было встречено восторженными возгласами остальных детей. Эви разделяла их чувства, но обсуждение замыслов и планов чудовищной мести только отнимало время из того немногого, что ей осталось провести с ними. И она знала, что Сент-Обин придет за ней, если она не выйдет в назначенный срок.
— К несчастью, Мэтью, вы еще дети, а я всего лишь женщина. Он же — маркиз. И у нас нет темницы. Пенни, почему бы тебе не принести книгу, и я в последний раз почитаю вам?
— Но у нас есть темница, — настойчиво заявил юный Томас Киннетт. — С цепями и всем, что полагается. И крысы тоже есть.
— О чем вы говорите?
Пенни потянула ее к лестнице черного хода.
— Пойдемте, мы вам покажем.
Что бы там ни было, по-видимому, это было важно для них. И если Сент-Обин или кто-то еще из совета попечителей использовал противозаконную камеру ужасов, она смогла бы обратиться к властям и, может быть, даже остановить разрушение приюта. При всей порочности Сент-Обина содержание темницы, по-видимому, было все же не совсем в его стиле, но в данный момент Эви была так зла, что считала его способным на все.
Дети, непривычно притихшие, провели ее в отдаленную часть здания, а затем четыре пролета вниз по старинной, еще более ветхой лестнице в огромную кладовую. Подвал был заставлен старыми ящиками, там были свалены матрасы и другие постельные принадлежности, новые припасы для сирот — мешки с мукой, бочки с яблоками и тому подобное. Темное, без окон, затхлое помещение действительно сильно смахивало на… темницу, но Эвелина должна была признать, что не увидела ничего ужасного или хоть в малой степени противозаконного.
— Да, здесь довольно-таки жутко, — согласилась она, чтобы не обидеть детей, — но я не вижу, какая нам от этого польза, если только мы не собираемся забросать маркиза яблоками.
— Это не здесь, мисс Эви, — сказал Рэндалл с легкой загадочной усмешкой. — Вон там.
И он вместе с Мэтью, Адамом Хансоном и еще несколькими старшими мальчиками сдвинули в сторону сложенные штабелем обветшалые матрасы и одеяла. Как только осела пыль, на стене обнаружились до этого скрытые матрасами очертания двери. Сильно толкнув локтем дверь, Рэндалл открыл ее. Молли раздобыла свечу.