Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1
Шрифт:
Марианна Сорвина
Варшава в кольце
В конце сентября 1914 года Варшаву с запада и с юга окружали германские войска. Они стояли в 20 километрах от города, но 4-му Сибирскому корпусу удалось отразить немецкое наступление. На фронте наступило затишье. Окопы были затоплены осенними дождями, немцы вели себя вяло, и в Варшаву ненадолго вернулась прежняя жизнь. Население приезжало из эвакуации, в столице возобновились праздники, посещение кофеен и театров. Торговцы на свой страх и риск продавали обывателям и военным запрещенный алкоголь, нарядные горожане заполняли ювелирные и антикварные салоны. Среди них было много военных.
Осенью 1914 года Варшава все больше напоминала салонно-ярмарочный Харбин времен Русско-Японской войны. Люди жаждали передышки и развлечений, а хозяева охотно предоставляли им свои услуги. Обер-полицмейстер Варшавы, генерал Петр Мейер, находившийся на этом посту с 1905 года, начал принимать меры по наведению порядка в городе. Его поддержал начальник Двинского военного округа, князь Георгий Туманов. Они прикрыли публичные дома, деликатно называвшиеся «отдельными кабинетами», назначили штрафы за продажу спиртного, пригрозили трактирщикам высылкой и задерживали тех, кто болтался без дела.
К началу 1915 года жизнь в Варшаве стабилизировалась. Только ночная канонада напоминала о том, что фронт совсем близко – в 50 верстах от города. Но привыкшее к ней население не обращало внимания на орудийные залпы. Даже ночью в домах у варшавян горел свет. Люди жили политическими и городскими сплетнями, обсуждали победы на фронте и новости из русских окопов.
Это было время небывалого единения русских и поляков против общего врага, и, когда в сентябре фронт был отброшен на несколько километров, все считали это общей победой. Трудности варшавяне переносили стоически. Дома не отапливались из-за нехватки угля, не было сахара, мяса, молока, цены на продукты выросли. В школьных зданиях расположились госпитали, и учиться приходилось в вечернюю смену. Но варшавян не покидал оптимизм.
Поляки терпеть не могли долгие годы притеснявшую их Пруссию, при которой польский язык был запрещен даже в школах и костелах. Не изгладился из памяти Врёшенский инцидент июня 1901 года, когда школьники на уроке закона божьего отказались отвечать на немецком языке и были подвергнуты экзекуции. Тогда это вызвало международный резонанс. Но не доверяли поляки и «москалям», ведущим в Польше свою политику.
Теперь между двумя народами возникло взаимопонимание, и большинство жителей рассуждало, что лучше уж терпеть российские порядки, чем превратиться в немецкую казарму. Это рациональное решение не было связано с русской пропагандой, ведь большая часть поляков не читали газет.
Варшавяне готовы были сами идти на фронт и воевать вместе с русскими. Вслед за офицерами запаса поднялась молодежь. За одну неделю в Варшаве собралось три тысячи человек ополчения. И, когда прозвучало воззвание Верховного Главнокомандующего о мобилизации, это не только не лишило поляков жизнерадостности, но добавило им патриотизма и дружеских чувств. В знак признательности они хором исполняли российский гимн и ходили на демонстрации.
Отмежевание поляков от германо-австрийского лагеря и сближение с русскими происходило и на другой стороне фронта – в самом центре противоположного лагеря. В ноябре 1914 года в венском парламенте,
Эта история имела весьма комичное продолжение в духе неразберихи и абсурда, царивших в австрийской политике военного времени. Задержанных приговорили к смертной казни, которая тут же была заменена тюремным заключением. Такая процедура была типична для Австрии 1914–1915 годов. Но даже после этого всем полякам, кроме Заморского, удалось уйти от преследования и скрыться в России. Арестованного профессора в наказание мобилизовали и отправили на австро-итальянский фронт, после чего он перебежал к итальянцам и разгласил им все сведения о военном положении австрийцев.
Были в Польше того времени и антирусские настроения, подогреваемые «людовцами» – движением, включавшим несколько националистических партий польского крестьянства. На стороне русских выступали их политические оппоненты «народовцы».
Славянско-патриотическое движение «народовцы» призывало к сближению всех сословий ради национальной идеи и устраивало для крестьян земледельческие кружки. Средства на них выделяло руководство центрального земледельческого общества. Деятельность «народовцев» была направлена против прусского влияния.
Девизом другого объединения, «людовцев» была идея «сам для себя»: они стремились отмежеваться от любой власти и добиваться своей цели «без ксендза и пана». Русские иронизировали, что без «ксендза» они обойдутся, но без «пана» никак невозможно: на место старых панов пришли новые – политические активисты, преследующие личные цели, вроде Максимилиана Малиновского и других польских прогрессистов. У «людовцев» тоже было около 120 кружков, но от субсидий они отказывались.
«Людовцы» осуждали русские порядки и русофильство поляков. Центр сторонников Австрии располагался в Галиции, частично занятой австрийцами. Там печатались прокламации, которые «людовцы» распространяли среди населения, пробираясь в Варшаву через русский фронт. Одним из ярких эпизодов стало появление в 1915 году в Варшаве группы «людовских» активисток, раздававших листовки. Политизированных девиц вместе с самим Малиновским арестовала польская охранная служба и препроводила в участок.
В начале войны это движение мало влияло на польское население, поскольку не смогло выработать достаточно ясную программу и сформулировать цели. Смущала поляков и австрийская ориентация Малиновского и его соратников.
Но в Польше существовали формирования более серьезные, чем «людовцы» – вооруженные отряды Юзефа Пилсудского, выступавшие на стороне Германии и Австрии. Пилсудский еще до войны начал создавать боевые курсы стрелков, и в них уже можно было заметить будущую силу государства.
Случалось, что причиной недоверия и обиды поляков становились русские поселенцы, не всегда отличавшиеся тактом. Национальные разногласия обычно начинаются с двух вопросов – топонимики и школьного образования. Первое недоразумение возникло, когда начальник Варшавско-Венской железной дороги вдруг распорядился заменить двуязычные топонимы русскими. После разбирательства выяснилось, что распоряжение исходило еще от его предшественника, а исполнение задним числом устаревшей резолюции было всего лишь бюрократической оплошностью чиновника.