Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1
Шрифт:
Как ни странно, с грядущей войной связывали радужные надежды. Европейские гуманисты высказывали уверенность, что нынешняя «освободительная» война призвана положить конец всем войнам на земле. Российские националисты вспомнили о «братьях-славянах» и об «исторической необходимости» завоевании Царьграда, либералы рассчитывали с помощью верноподданничества убедить власть даровать «конституцию» и гражданские свободы, левые силы надеялись, что война, так или и иначе, приблизит к идеалам не только демократии, но и социализма. Слишком многим казалось, что война способна разрубить гордиев узел бесчисленных проблем.
На этом фоне не могли не проявить себя любители делать из нужды
Предостережения не помогали. Незадолго до войны тогдашний министр А. В. Кривошеин, сподвижник П. А. Столыпина, отмечал, что предыдущее развитие России «едва не завершилось общим экономическим кризисом» начала XX века. «Если все останется в прежнем положении, – предупреждал он, – …то кризис этот неизбежен в более или менее близком будущем». Он был не одинок. Начальник Военно-морского управления Ставки верховного главнокомандующего адмирал Д. В. Ненюков считал, что «в последние пятьдесят лет перед войной Россия была тяжким хроником, хотя казалась здоровой и сильной», а армия не была готова к войне по причине «громадности и тяжеловесности бюрократической машины мирного времени».
На надежды на обновление России упорно прорывались сквозь страхи перед будущим. Обратимся к авторитету И.Х. Озерова, известного экономиста, члена Государственного совета. Накануне войны (9 июня 1914 года), выступая перед сенаторами, он заявил: «…Наша промышленность… обставлена массами пут. У нас… совершается нередко промышленный маскарад…Русские предприятия конструируются не на русской территории… где-то в Берлине, во Франции или в Англии». При таких условиях, считал он, «развивать производительные силы страны просто невозможно».
Сходные мысли высказывались и ранее. «Россия должна очистить Авгиевы конюшни бюрократизма», избавиться от взяточничества и административной волокиты, писали еще в 1907 году, причем, отнюдь не либеральные деятели.
Озеров наделял войну экономически освободительным характером. Это соответствовало всеобщим лозунгам войны, как войны за свободу. Предполагалось, что Россия «очистится» войной, избавится от всевозможных врагов – в том числе и внутри ее. Возможно, это произносилось с отчаяния. Как бы то ни было, прогресс технологий убеждал во «всесилии» человека. Соответственно, возросли «авантюристичность» и «безрассудность» социальной среды. Избежать мирового конфликта становилось все труднее – тем более, что господствовала убежденность, что новейшие средства уничтожения гарантируют его скоротечность.
Причина «застоя», по мнению Озерова, была обусловлена тем, что российская бюрократия ориентировалась на текущую конъюнктуру, а не на будущее. Чиновники предпочитали стабильность, а не прогресс. Как результат, экономическая политика оставалась пассивно-охранительной, промышленность не была приспособлена к работе в экстремальных обстоятельствах. Победить в войне рассчитывали исключительно за счет запасов мирного времени.
Озеров приводил впечатляющие примеры хозяйственных нелепостей. Так, больше половины российского экспорта в 1913 года приходилось на Германию, в результате чего «мы своими деньгами питали германскую промышленность»
Ситуация выглядела противоестественной. Академик В. А. Вернадский в 1916-м констатировал, что из 61 полезного химического элемента в России добывалось только 31 – даже алюминий приходилось ввозить из-за границы, поскольку запасы бокситов в России не исследованы.
В своих алармистских настроениях Озеров и Вернадский были не одиноки. Инженер-электрик Э. О. Бухгейм приводил свидетельства специалистов, видевших в Германии «роскошно оборудованные фармако-химические заводы-дворцы, построенные, по заявлению самих немцев, наполовину на русские деньги». Начальник Главного артиллерийского управления (ГАУ) генерал А. А. Маниковский утверждал, что поскольку на протяжении многих лет Германия обеспечивала Россию вооружениями, то становление немецкой военной промышленности в значительной степени осуществлялось на русские деньги. Многие вели себя так, как будто война оставалась последней надежной на модернизацию России.
Иностранные предприниматели действительно играли непропорционально большую роль в российской экономике. Рассчитывать на инновационный рывок на автохтонной социокультурной базе не приходилось, хотя по уровню развития фундаментальной науки Россия не отставала от Запада.
В. И. Вернадский упорно надеялся, что война создает новую инновационную ситуацию: решающее значение приобретет соперничество в области изучения и использования собственных природных богатств. В начале 1915 года он выступил с предложением о создании Комиссии по изучению естественных производительных сил страны – КЕПС. Вместе с тем, он призывал к мобилизации ученых-естественников и даже гуманитариев по примеру инженеров, химиков, врачей и бактериологов, работающих на нужды обороны. По-своему видел модернизацию России Бухгейм. Он предлагал масштабную «электрификацию страны и широко организованную кооперации». Как известно, первым из этих предложений воспользовались большевики с их планом ГОЭЛРО.
Но органичного соединения «капитала ума и капитала денег» не получалось. Российских предпринимателей сковывала не только своя бюрократии. В августе 1914-го их охватила паника: выяснилось, что зависимость России от промышленно-технологического импорта непомерно велика. Эту тенденцию следовало преодолеть. Однако протекционистские формы государственного индустриализма по-прежнему развращали российский бизнес. По мнению Озерова, сказывались российская пассивность, нерасторопность, лень – результаты затянувшегося крепостничества. Как результат, отмечал он, до сих пор «никакой мы политики не проводили: мы одно знали – выжимать деньги из населения, выжимать всеми средствами».
В создавшихся условиях правящие верхи главные надежды возлагали на казенную промышленность. Считалось, что ее продукция обходится дешевле. Но современные исследователи решительно возражают, указывая, что в себестоимость ее продукции следует включать и государственные расходы на поддержание ее жизнедеятельности. В любом случае, рассчитывать на инновационную активность госсектора экономики не приходилось. Так, на первый год войны внутри страны было заказано 8647 орудий, а произведено лишь 88, то есть 1 % требуемого. Частично это было связано с медленной перестройкой производства.