Неизвестные солдаты
Шрифт:
— Не выдумываю, сам видел. На побудке. Все уже в строю стоят, а он дрыхнет. Дневальный хвать за одеяло: «Фокин, подъем!» А Сашка и не чешется. Перевернулся на другой бок и храпит. Ну, тут дежурный к нему: «Фокин, такой-сякой, вставай!» А Сашка ногой брык. Ему, ребята, может, снится, как он с Анькой в лопухах обнимается. Обоими руками подушку облапил и сопит. Ну, старшина Черновод видит, что на всю роту позор — сам за него взялся. Раз! — одеяло долой и как рявкнет: «Тревога!»
— Не бреши, — сказал
— Ты же не помнишь, спал.
— Молчи, Саша. Принимай критику.
— Да! Старшина, значит, командует тревогу, и одеяло с него долой. А Фокин перевернулся на другой бок и опять слит. Тогда я говорю: «Товарищ старшина, его не так будить надо». — «А как?» — «Разрешите мне», — «Валяй!»
— Черновод так не скажет.
— Вроде этого… Я, значит, подошел к Фокину, нагнулся и говорю потихоньку: «Сашка, обед!» Он как вскинется, чуть меня не сбил. Глазами спросонок лупает: «Где мой котелок? Куда бежать?»
— Ну и здоров ты муку молоть, — добродушно ворчал Фокин.
— Тише, жеребцы, почитать дайте, — крикнул от стола Носов.
— А ты вухи заткни, — посоветовал кто-то. — Хошь, паклю дам?
— На его уши по пуду надо.
— Га-а-а!
Носов с грохотом отодвинул стул.
— Вот доложу политруку про ваш балаган…
— Брось, — примирительно сказал Фокин. — Ну, пошутили, и все.
— Каждый раз так!
Носов вышел. В комнате наступила тишина.
— Политрука нет, кажется, — неуверенно произнес Фокин.
— Темную надо Носову… Доносчик, гад, — выругался Карасев. — Я ему, стерве, ноги по вырываю и спички вставлю.
— Не горячись, Алексей, — предупредил Дьяконский. — Не болтай лишнего.
Дверь распахнулась. Появился лейтенант Бесстужев. За его спиной маячила стриженая, с оттопыренными ушами голова Носова.
— Товарищи, шумно у вас здесь, — сказал Бесстужев.
Красноармейцы заулыбались. Лейтенант — не грозный политрук, разноса не будет.
— Надо мной смеются, — объяснил Фомин. — Я подъем проспал.
— Плакать надо!
— Плачем, товарищ лейтенант, когда наряд отбываем.
Бесстужев помолчал, подвигал бровями.
— Любители поговорить — в курилку. А здесь чтобы тихо было. Садитесь, Носов, вам не помешают.
Ленинская комната наполовину опустела. Лейтенант остановился возле Дьяконского.
— Хотите партию?
— Давайте попробуем.
Виктор дважды получил мат. Неудача не огорчила его. Лейтенант играл явно лучше. Было интересно наблюдать, как Бесстужев обдумывает ход. Опершись локтями о стол, он смешно морщил лоб, двигая редкими белесыми бровями. Румяный, с белым пушком над верхней губой, Бесстужев похож был на юношу-десятиклассника. «Хороший он парень, наверно», — подумал Виктор и спросил:
— Товарищ лейтенант,
Бесстужев удивленно посмотрел на него, провел рукой по голове.
— Не хочу. Стриженая голова — чистая голова: ни забот, ни хлопот. Раз в месяц под машинку — и все.
— Девушкам прически нравятся. Такие чубы, как у нашего командира роты.
— Полюби меня стриженым, а с прической всякая полюбит, — улыбнулся Бесстужев, перефразировав поговорку. И тихо добавил: — Кстати, Дьяконский, капитан не любит шуток на занятиях.
— Мне показалось — наоборот. Впрочем, спасибо, товарищ лейтенант. Я буду знать.
— Прекрасно… А ведь вам снова мат. Вы давно, видимо, не играли… И знаете, в чем ваша главная ошибка? Виктор отрицательно качнул головой.
— Есть, Дьяконский, такой закон: не начинай наступления, пока не имеешь хорошей обороны. Вы трижды атаковали. Бурно, смело. И это правильно. Однако все три раза вы не рокировали короля, и мне удавалось прорываться в ваш тыл.
— Рокировка обязательна?
— Почти всегда. Противник переходит в контратаку, и его надо встретить на заранее подготовленных рубежах.
— А вот Гудериан не так пишет.
— Вы читали его книгу «Ахтунг! Панцер!»? — с любопытством посмотрел Бесстужев.
— Книгу не читал. Но у нас дома были немецкие военные журналы. Сестра переводила, она хорошо знает язык. В этих журналах печатались статьи Гудериана.
— Его теория мне знакома. — У лейтенанта поползли вверх белесые брови. — Он ратует за массированное использование бронетанковых сил. Прорвать линию фронта, окружить противника, смять, подавить, пленить.
— Теория оправдала себя в Польше и во Франции.
— Там люди жили воспоминаниями об окопной войне четырнадцатого — восемнадцатого годов. А мы противопоставим врагу прочную линейную оборону с крупным резервом танков в глубине… Слушайте, Дьяконский, а у вас нет желания сделаться командиром? Человек вы грамотный, служба дается легко…
Виктор нахмурился, спросил холодно:
— Вы помните эпиграф к первой главе «Капитанской дочки»?
— Нет.
— Посмотрите, если не лень. — Виктор поднялся. — Разрешите идти? Сейчас начнется поверка.
— Пожалуйста, — ответил лейтенант, недоумевая, почему так сразу изменилось настроение Дьяконского.
Вступительный экзамен по истории Игорь сдал на «отлично». Старенький, лысый преподаватель в коричневом костюме-тройке, с галстуком-бабочкой, уныло слушавший школярские ответы экзаменующихся, оживился, когда принялся рассказывать Булгаков. Игорь говорил о скифах. Сразу начал с того, чего нет в школьных учебниках. Заметив, что старичку это понравилось, продолжал увереннее.