Неизвестные солдаты
Шрифт:
После гимнастики и завтрака начинались занятия.
Командир взвода лейтенант Бесстужев, этой весной окончивший военное училище, был всего года на три старше красноармейцев. На плацу, в командирской шинели, в фуражке с красным околышем, он еще похож был на начальника. В казарме же только по широкому ремню да по кубикам на отложном вороте гимнастерки можно было отличить его от рядового бойца. Белые волосы лейтенанта пострижены ежиком, голос по-мальчишески ломался. Ко всему прочему Бесстужев первое время смущался и краснел так, что Виктору становилось даже неловко за него.
Лейтенант не кричал, не
— Вы меня поняли? Уяснили?
Виктор хорошо знал уставы, но знания свои не выказывал. На занятиях садился в уголок, подальше от командира. Спрашивали — отвечал. Не вызывали — помалкивал.
Иногда приходил ротный, капитан Патлюк, высокий, чернявый красавец в синих щегольских галифе, в скрипучей портупее. На плоском широком лице — веселые глаза, рот всегда приоткрыт в улыбке, видны мелкие острые зубы. Подтянутый, с тонкой осиной талией, он держался прямо, ходил строевым шагом. Взмах рук — как на параде: вперед до бляхи, назад — до отказа. Если показывал ружейные приемы, винтовка летала у него как игрушечная, будто и не весила четыре с половиной килограмма. Лихо умел капитан делать повороты, щелкая каблуками сапог; четким движением вскидывал руку, козырял по-особому, резко расправляя у виска сжатые в кулак пальцы. И все это быстро, весело, с улыбкой. Красноармейцы восхищались бравым капитаном, и после его ухода скучными казались занятия Бесстужева.
Однажды во второй половине дня, когда за окнами сгустились ранние декабрьские сумерки, а в казарме зажглись электрические лампочки в проволочных колпаках, взвод Бесстужева изучал Устав караульной службы.
— Носов! — вызвал лейтенант.
— Я! — вскочил длинный, нескладный красноармеец с большими оттопыренными ушами.
— Вы на посту. Ночь. Слышите шаги. Ваши действия?
— Кричу: стой!
— Только не кричу. Командую: стой, кто идет?
— Стой, кто идет? — повторил Носов.
— Вам ответили: разводящий со сменой.
— Ну, скажу, чтобы разводящий подошел, а остальные подождали.
— Вы очень вежливый человек, Носов! Смысл ответа верен. Но в уставе есть четкая формулировка. Ее надо запомнить твердо. Фокин!
— Я!
— Как надо скомандовать?
— Разводящему идти, остальным стоять.
— Дьяконский!
— Разводящий ко мне, остальные на месте.
— Вот так, — кивнул Бесстужев.
На его румяном лице задвигались брови: вверх, вниз, вверх, гармошкой собирая кожу на лбу.
— Повторите, Фокин.
Сашка не успел ответить. Лейтенант скомандовал:
— Встать! Смирно!
— Отставить, отставить, — махнул рукой подошедший Патлюк. — Садитесь, товарищи. Что, орлы, словесные крепостя берем?
— Учимся, товарищ капитан.
— Учитесь или мучитесь? — подмигнул Патлюк. — Дело невеселое, по себе знаю.
— Да, уж это не у тещи на блинах, — заявил Карасев, рыжая голова которого красовалась в первом ряду.
— Не у тещи, орлы, верно. А учить надо. В нашем деле без устава ни шагу не сделаешь. И начальство требует.
Виктор видел, как чуть заметно поморщился Бесстужев. Или завидовал он капитану, умевшему запросто говорить с людьми, или не нравился ему панибратский тон ротного?
Красноармейцы были рады капитану. Все празднично блестело на
— Ну, посмотрим, чему вы научились, — сказал Патлюк, и красноармейцы сразу перестали улыбаться. Отвечать самому ротному — это не шутка.
— Вот вы, — икнул пальцем капитан.
— Красноармеец Карасев.
— Какое первое действие бойца при команде «чистить винтовки»?
— Сперва вынимаю затвор, потом шомпол.
— А самое первое?
— Затвор, — уверенно сказал Карасев.
— Я учил их именно так, — задвигал бровями Бесстужев.
Капитан сделал жест рукой: помолчите. Ноздри у Патлюка раздувались, он с трудом сдерживал смех.
— Не знаете, Карасев?
— Никак нет, товарищ капитан.
— Тогда слушайте. Как возьмешь винтовку из пирамиды, первое действие — на номер взгляни, твой или нет. А для чего это надо? Чтобы не вычистить винтовку ленивого соседа. Ясно?
— Ясно, — сказал Карасев, а по голосу чувствовалось: не понял шутки.
— Садитесь… Ну, еще всем вопрос. Что делает часовой, когда на штык его винтовки садится воробей?
Эта загадка была с седой бородой. Ее задавали, наверное, еще суворовским гренадерам. Виктор не мог промолчать — хотелось поддержать честь своего взвода:
— Часовой спит.
— А разве положено спать на посту?
— Это, товарищ капитан, вопрос для школьников, — голос Виктора прозвучал сухо и резко.
В самом деле, дурачками, что ли, считает их ротный?
С лица Патлюка медленно сошла улыбка. Пристально, изучающим взглядом смотрел он на красноармейца. Капитан уже приметил этого бойца. На нем ладно, как на старослужащем, сидела гимнастерка, и выглядел он старше своих товарищей. Патлюк привык видеть молодых красноармейцев робеющими перед командиром. Он любил говорить с ними так, чтобы они ловили каждое слово, смотрели ему в рот. Капитану было лестно сознавать, что он, бывший счетовод, окончивший пять классов, распоряжается студентами, техниками, бухгалтерами, не говоря уже о колхозных парнях. На гражданке Патлюк был бы незаметным человеком среди них, а здесь он пользовался уважением, его побаивались. А этот высокий красноармеец с выпяченным вперед подбородком без всякой робости смотрел ему прямо в глаза, и капитану казалось, что боец вот-вот усмехнется.
— Ваша фамилия?
— Красноармеец Дьяконский.
— Я вас спрашиваю, а не школьника: положено часовому спать на посту?
— Не положено.
— Вот так надо отвечать. Коротко, без штатской болтовни… Лейтенант Бесстужев!
— Слушаю.
— Обратите внимание на четкость ответов. Продолжайте занятия.
«Обиделся он, что ли?» — думал Виктор, глядя в спину удаляющемуся Патлюку.
Вечером, в свободный час, красноармейцы занимались своими делами: подшивали подворотнички, чистили пуговицы, писали письма. В ленинской комнате полно народу. За длинным столом сидели любители чтения, листали газеты, журналы. В углу на диване человек пять плотно сдвинулись возле Карасева, разговаривали потихоньку, чтобы не мешать другим. Виктор, решавший шахматную задачу, слышал шепот Лешки.