Неизвестные солдаты
Шрифт:
— Да, конечно. У русских нет гибкости, мало опыта.
— Опыт они получили в Финляндии, — возразил генерал. — Изучают и наши походы. Маршал Тимошенко приказал улучшить подготовку бойцов, приучать командиров к самостоятельности, отказаться от шаблонов.
— Для этого у них просто не хватит времени, господин генерал. Мы не будем ждать. Тем более, что наши унтер-офицеры и офицеры прошли хорошую школу, высшее командование имеет достаточно кадров. А русские после чистки 1937 года создают эти кадры почти заново.
Гудериан внимательно слушал доводы
Майор Байерлейн, справившись, наконец, с кофе, осторожно поставил на серебряный поднос чашку, вздохнул и произнес давно уже приготовленную тираду:
— Россия — колосс на глиняных ногах. Мы тряхнем его так, что все многонациональное государство развалится после первого удара наших танков.
«Доктор Геббельс — великий мастер своего дела», — подумал Гудериан, глядя на простоватое лицо Байерлейна.
А вслух сказал:
— Будем надеяться, майор. Но у Советов тоже есть танки. И, боюсь, гораздо больше, чем у нас. Может быть, в три или четыре раза.
— «Кристи русский»! [1] Они имеют только противопульное бронирование и слабы перед пушками наших Т-IV!
— Будем надеяться, — повторил Гудериан.
— Наша авиация сильней, — упрямо сказал Байерлейн.
— Вы, господа, забываете еще один фактор.
Оба офицера вопросительно посмотрели на Гудериана.
1
Так немцы называли советские танки БТ, состоявшие тогда на вооружении Красной Армии.
— Забываете русского солдата. А между тем этот солдат разбил войска гениального полководца Наполеона. В первую мировую войну мне довелось составить собственное мнение по этому вопросу. Русские смелы, выносливы, неприхотливы. Я не знаю солдата лучше русского, не считая, разумеется, наших. В свое время Фридрих Второй имел все основания сказать, что русского солдата недостаточно убить; нет, после этого его надо еще повалить. И с этим солдатом нам придется столкнуться.
— Исход войны решает теперь техника, — возразил подполковник Либенштейн.
— Да, это значительно увеличивает наши шансы на победу, — согласился Гудериан.
Когда офицеры ушли, генерал, откинувшись в кресле, закрыл глаза, перебирая детали разговора. Он не заметил, как вошла Маргарита. Поднял веки только тогда, когда услышал ее голос.
— Я прошу, Гейнц, чтобы это не повторялось. Достаточно того, что ты работаешь днем. Вечер принадлежит семье.
— Не волнуйся, дорогая, — поцеловал он руку жены. — Было очень важное дело.
— Напишу сыновьям, они проберут тебя, — мягче сказала Маргарита.
Взяв поднос, она направилась к двери.
— Ты ложишься? — спросил он.
— Приму ванну и спать.
— Сегодня четверг… Я приду к тебе.
— Хорошо.
Маргарита улыбнулась и, выйдя из комнаты, ногой прикрыла
Рота возвращалась с занятий по тактике. Весь день провели на открытом поле, по которому режущий ледяной ветер крутил поземку, учились переползать и маскироваться. Красноармейцы промерзли, шагали усталые и голодные. Как назло, к вечеру поднялась вьюга. Противогазы, подсумки, вещевые мешки потяжелели, облепленные снегом. Винтовочные ремни резали плечи.
Туго приходилось толстому Сашке. Лицо распаренное, жаркое, все в каплях: то ли от пота, то ли от растаявшего снега. Короткие ноги передвигал с трудом — вязли в белом месиве. Виктор пожалел Фокина, взяв у него вещевой мешок, заметил:
— Это, брат, не в трубу дуть.
— Хорошо тебе, черту голенастому, журавлю, — огрызнулся Сашка и надолго затих, только сопел носом.
Приумолк и балагур Карасев. Шатал согнувшись, пряча лицо от ветра. Противогазная сумка била по спине.
Мимо, обгоняя строй, пробежал лейтенант Бесстужев. Резво прыгал в сугробах, будто и не устал за день. Капитан Патлюк ушел с поля еще в обед, и роту сейчас вел Бесстужев.
— Козлом скачет, мать его неродимая, — выругался Лешка. — Двужильный он, что ли?
— Привычный.
Лейтенант исчез в голове колонны за белой занавесью пурги. Оттуда вскоре раздался крик старшины Черновода:
— Тан-ки!
Рота остановилась. Сперва никто не понял, в чем дело.
— Танки противника! Рассыпайсь! Гранаты к бою!
У Виктора холодок по сердцу пробежал. «Настоящие?!» Но тут же сообразил — выдумка Бесстужева.
Красноармейцы сыпанули в обе стороны от дороги, падали в снег, прятались за кустами. Виктор по пояс провалился в сугроб, рядом барахтался Карасев, шепотом ругал страшным виртуозным матом и Бесстужева, и старшину, и райвоенкома, пославшего его в пехоту.
Минут пять провалялись в снегу, потом пошли строиться. У Фокина жалкое, измученное лицо.
— Измотался, Витя.
— Держись за локоть. Ну, крепче.
Колонна снова потянулась по занесенному проселку. Неуемный ветер гнал навстречу бойцам сухой и колючий снег.
Капитан Патлюк, вздремнувший после обеда дома, встречал роту на повороте дороги, чтобы самому довести до казармы. Бесстужев подбежал с докладом. Колонна медленно проползала мимо. Красноармейцы сутулились, все белые от снега. Позади тащились отставшие.
— Стадо баранов, — сказал Патлюк.
— Люди устали, товарищ капитан. — У Бесстужева щеки румяней обычного, снег налип на бровях.
— Привыкнуть пора.
Капитан занял место в голове колонны. Обернувшись лицом к строю, пятясь задом, крикнул:
— Веселей, орлы! Запевала, песню!
В середине строя раздался простуженный, хрипловатый голос Фокина:
Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой…Десятка два бойцов поддержали: недружно, вразнобой закончили куплет: