Неизвестные солдаты

Успенский Владимир Дмитриевич

— И что же лучше?

— Честно говоря, не знаю. Без принуждения в армии тоже не обойдешься.

— То-то и оно!

— С другой стороны, принуждением, граничащим с голой муштрой, можно сделать из красноармейца болванчика, не думающий механизм. В человеке притупляется инициатива, самостоятельность.

— Не крути, лейтенант. У тебя у самого какой метод?

— Стараюсь убеждать. Это надежней. И потом вы же сами говорили: характер у меня мягкий.

— Н-да, характер, — крутнул головой Патлюк, — Взвод-то

твой ведь действительно первым запел. А ты до армии кем был?

— Никем, собственно. Окончил школу, поступил в институт. Тут война с финнами — рапорт подал. Только два дня повоевать пришлось, опоздал. Потом училище.

В дверь постучали. Бесстужев открыл. Вошел старшина Черновод, маленький, худощавый и подвижный сверхсрочник. Не голосом, не блестящей выправкой, а своей хозяйственностью славился в полку Черновод.

— Ко мне? — спросил Патлюк.

— До вас. — Старшина вытащил из кармана огромный, в красную полоску платок, солидно высморкался. — До вас я. Шапку Карасеву выдал. Из ротного запаса БУ.

— Так.

— Фокина приказано в музыкальный взвод перевести. Может, придержим его? Запевала хороший.

— Не выйдет. Я уже говорил с комиссаром. В оркестре людей мало…

Бесстужев отправился в библиотеку. Думал о Патлюке, что он, наверное, затеет сейчас длинный разговор со старшиной о валенках, одеялах и ружейном масле. Любит капитан считать и пересчитывать ротное добро, хороший бы из него завхоз получился.

На улице было морозно. Кирпичные стены кольцевого здания казарм покрылись изморозью: она блестела, вспыхивала голубоватыми искрами под холодными, негреющими лучами солнца. Из открытой двери кухни вырывались белые клубы пара, тянуло запахом подгорелой гречневой каши.

Гарнизонный клуб помещался в самом высоком здании Центрального острова, в старинной массивной постройке бывшей церкви.

Оставив в раздевалке шинель, Бесстужев пригладил перед зеркалом щетинистые короткие волосы.

— Давно не появлялись, товарищ лейтенант, — радостно встретила его молодая женщина в синем халате — библиотекарь Полина.

— Не так уж и давно.

— Это вам кажется.

— А вам?

— А я очень о вас соскучилась, — откровенно и просто сказала она, и Бесстужев почувствовал, что краснеет. Вот всегда она так — огорошит, и не знаешь, что ответить.

Полина относилась к Бесстужеву с особым вниманием, выделяла его из числа других — он давно заметил это. Глаза ее странно туманились, улыбалась она как-то загадочно, когда говорила с ним. Всматривалась в него, будто искала что-то. Бесстужев терялся от этого взгляда.

Муж Полины, старший политрук Горицвет, желчный, молчаливый человек, служил в той же дивизии.

Сегодня, кроме Бесстужева, в библиотеке никого не было.

— Почему вы не ходите на танцы? — опросила Полина, опершись локтями на барьер.

— Некогда.

— Нельзя

же жить только службой. У вас есть знакомая девушка?

— Нет.

— И вы никого не любите?

— Н-нет! А зачем? — спросил он и понял, что получилось глупо.

Полина подошла к нему, запрокинув голову, снизу вверх смотрела в лицо. От расширившихся темных зрачков глубокими казались ее глаза.

— Сегодня вечер. В клубе. Приходите, Юра, — умоляюще, прижав к груди руки, говорила она. — Я прошу. Очень.

— Занятия. В роте.

— Боже мой, разве нельзя?

— Нет. Моя очередь.

— Юра, ну в другой раз.

— Хорошо. Обязательно.

Полина медленно повернулась, пошла к шкафам, спросила:

— Вы хотели взять что-то?

— «Капитанскую дочку».

— Посмотрите сами на второй полке.

Бесстужев долго перебирал книги, не мог найти нужную. За спиной раздались мягкие шаги Полины. Юрий чувствовал — она рядом, смотрит на него.

— У меня дома есть очень хорошие книги, — сказала Полина почти шепотом. — Почему бы вам не зайти ко мне? Посидим, попьем чаю. Неужели вам не надоело все время в казарме? Я очень хочу видеть вас у себя. В четверг, послезавтра, ладно?

— Но…

— Я одна, Юра. Варшавская, двенадцать. Вы запомните?

Внизу хлопнула входная дверь.

— Вечером… Варшавская, — торопливо повторила она.

Капитан Патлюк жил на частной квартире. И он и два командира взвода обычно уходили по вечерам в Брест. Все привыкли к тому, что Бесстужев остается в казарме. Патлюк очень удивился, когда он попросил разрешения отбыть в город.

— Ну что же, иди, — сказал капитан, с любопытством глядя на смутившегося лейтенанта. — Иди до десяти ноль-ноль. Я сам на подъеме буду.

— Раньше вернусь.

— Не спеши. Засиделся небось, проветрись. Только пей в норму, чтобы в комендатуре тебя не искать.

— Я не в ресторан.

— К девушке, что ли?

— Да.

— Ну, не ждал! — хлопнул себя по ляжке Патлюк. — Когда ж ты успел? Из крепости не выходил.

— Успел вот, — скупо улыбнулся Бесстужев.

— Чистая работа! — Капитан натянул на густые волосы фуражку, примял сверху ладонью, привычно сдвинул набекрень. — Я ее знаю?

— Вряд ли. По делу иду.

— Известны мне эти дела, — осклабился Патлюк. — Ты не теряйся, сразу в дом лезь, — хохотнул он. — На улице холодно. До хаты — и баста!

Бесстужева коробил этот разговор. К счастью, капитан торопился на автобус, чтобы скорей попасть в город. Оставшись один, лейтенант сел к дощатому, покрытому зеленой бумагой столу. В ротной канцелярии неуютно и голо. Железная кровать старшины, над ней ящик с красным крестом: аптечка. Вешалка у двери. Над головой арочный свод. Расплылось на побеленной стене желтое пятно. Холодом и сыростью тянуло от кирпичной толщи.