Неизвестные солдаты
Шрифт:
Дядя Иван неуклюже ухаживал за строгим завучем, навалил ей сразу полную тарелку винегрета, селедки и соленых грибов.
— Допей, допей, — уговаривал Соню Игорь.
— У меня уже голова кружится.
— Пройдет. У всех так сначала. Знаешь, как студентки пьют? Кружками, похлеще ребят. Особенно медички, — врал Игорь. — Тренируйся сейчас, а то пропадешь.
Это подействовало, Соня допила. Мать, заметив, дернула Игоря за рукав.
— Смотри мне. Отвечаешь за Соню.
— По второй пора! — гудел Брагин. — Иван, действуй!
Скоро Соня охмелела,
Игорь, сунув руку в карман, долго вытирал пальцы о носовой платок. Злость, всколыхнувшая его, затихала, уходила вглубь.
За столом сделалось шумно. Не было уже общей беседы, говорили, спорили, разбившись на группы. Гости помоложе ушли в соседнюю комнату танцевать. Магомаев пригласил Соню. Игорь ел, с интересом следя за подвыпившими гостями. Строгий завуч — старая дева — привалилась плечом к дяде Ивану. Тот истово, серьезно слушал ее рассуждения.
— Годы, понимаете, годы жаль. И так мало сделано, так мало. Сидишь вечером одна, подводишь итоги…
Из неразберихи голосов вырывались обрывки фраз:
— Марфа Ивановна, за ваше…
— Свининку люблю, свининку…
— Все мир да мир, прожужжали все уши. И в газетах, и по радио. А знаете, что старики думают: если часто про мир говорят, значит, войны жди…
— В таком разе я, Марфа Ивановна, один выпью…
— Против русского мужика никто не устоит, — доказывал лесничий Брагин. — Русский, он прирожденный боец. У нас и одежда солдатская, обратите внимание. В Европе там народец мягкотелый, штиблеты да галстуки. А у нас — сапоги. Только рубаху на гимнастерку смени — и сейчас в строй. Сегодня с косой, а завтра с винтовкой.
— Эй, танцоры, еще по рюмке! Наливай, Дорофеич!
— А может, хватит, мужчины?
Черный Магомаев, появившийся в дверях, крикнул гортанно:
— Кто говорит хватит? Зачем на столе водка?! Пей водку! — и, гикнув, пошел вприсядку:
Эх, пить будем, я Эх, гулять будем, А смерть придет — Помирать будем!Испуганная, спиной пятилась от него Соня.
— Абрек, кинжал дать?
— Ножик ему!
— Не надо кинжал, я мирный. Рюмку за пляску! Григорий Дмитриевич, разрешаешь?
— Безвозбранно.
Снова уселись за стол. Шли теперь под горячую закуску: жареную гусятину с капустой.
— Марфа Ивановна, голубушка! Вы волшебница, а не хозяйка. Я вам волка за такое угощение привезу, —
Соня горячо шептала в ухо Игоря:
— А Магомаев танцует как замечательно… На уроках строгий был… Он мне руку поцеловал.
— Ну и дурак, — сказал Игорь.
— Почему? Неудобно, да?
Булгаков только хмыкнул: прикасаться губами к этой холодной мокрой руке? Тьфу!
Спели хором несколько песен и перешли в другую комнату, ожидая, пока женщины соберут чай. Брагин пустился в пляс. Выпятив живот, уперев в бока могучие руки, шел, притопывая, по кругу, бил чечетку, оглушительно рвал слова:
Эх, топор, рукавица, Жена мужа не боится, Рукавица и топор — Жена мужа об забор!— Обирючел ты совсем, Егор, в лесу сидючи, — щурила глаза Марфа Ивановна. — И песни-то у тебя разбойные.
— А я и сам Соловей-разбойник, Муромца на меня нету!
— Так свистни!
— Р-разойдись, оглушу!
Эх, топор, рукавица…Игорь вышел в сени взять из кармана пальто спички, но там сидели на сундуке дядя Иван и потерявшая свою строгость завуч. Они смутились. Игорь поспешил уйти. В комнате танцевали под патефон. Длинный носатый землемер, выставив локти, осторожно водил Соню. Григорий Дмитриевич тяжело и неуклюже топтался возле Антонины Николаевны. Мама улыбнулась Игорю, кивнула из-за плеча отца.
Возле накрытого к чаю стола сильно захмелевший Брагин обнимался с Магомаевым, басил:
— Друг, мы с тобой Маннергейма били?
— В клочья! — кричал Магомаев, страшно сверкая глазами.
— Мы этих… разобьем… Этих японцев, — покачивался Брагин. — Ты, друг, волков ко мне приезжай бить!
— Разобьем! — обещал Магомаев. — Завтра приеду, всех разобьем!
Игорь послушал, побрел на кухню. Им опять овладело тоскливое чувство одиночества. Захотелось выйти на улицу, в тишину, на чистый морозный воздух. Закрыл на минуту глаза: смутно всплыло перед ним лицо Ольги, косы, переброшенные через плечи. Он затряс головой, чуть не застонал от боли, стиснувшей сердце. Схватил графин, опрокинул его над стаканом и, не глядя сколько, выпил до дна водку, даже не почувствовав ее крепости. Взял огурец.
Растрепанная, красная вбежала Соня, крикнула со смехом:
— Вот ты где, обжора! Не наелся? А там чай пьют.
— Хочешь я провожу тебя? — хмуро спросил Игорь.
— Меня? — вытянулось ее лицо. — Но…
— Времени знаешь сколько? Одиннадцатый уже. Да и надоело мне здесь. Пойдем, что ли?
— Пойдем, — вяло согласилась она.
Игорь первым вышел во двор. Жадно хватал ртом холодный воздух, чувствуя, что от него ясней становится голова.
— Погуляем? — предложила Соня. — Я очень лунные ночи люблю. Все так неестественно, красиво. Как в театре. А тебе нравится?