Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
Шрифт:
Главнокомандующий вооруженными силами США
I
Рузвельт, несомненно, тяжело переживал случившееся – Япония сорвала его великий и великолепный замысел. Вероятно, он думал, что по крайней мере будет пока избавлен от войны с Германией. ФДР снова ошибся, ускорив неизбежное, подбросив Гитлеру всего за две недели до этого монументальное творение спецслужб – подложную «Программу победы». Фюрер не проник в рузвельтовскую логику, наложившую отпечаток на документ, – США только к середине 1943 года будут готовы, а сделал противоположный вывод: коль скоро они в любом случае обрушатся на Германию, адать незачем. Лучше вступить с ними в войну, пока они далеки от завершения подготовки, на первый случай пресечь снабжение морем Англии
Намерение фюрера прибавить к длинному списку врагов еще США привело в отчаяние правящую верхушку рейха. Фашистские главари, за исключением Риббентропа, пытались отговорить Гитлера от рокового шага. Он не уступил, ибо, замечает У. Манчестер, «стал сдавать под давлением кампании в России. Он во все возрастающей степени поддавался безудержному гневу и интуитивным решениям»1. Самое парадоксальное: «Сенатор Уиллер, крайний изоляционист, стал орудием справедливости. Разгласив якобы секретный военный план, он взорвал минное поле в уме Гитлера»2. Удовлетворение английского автора У. Стивенсона, написавшего эти строки, понятно. Англия Черчилля давно сгорала от нетерпения увидеть США союзником. Но Рузвельт-то определенно перехитрил самого себя, добился прямо противоположного результата. Ему ничего не оставалось делать, как надуть щеки и сохранять величественный вид всевидящего и всезнающего государственного деятеля, каким и войти в американскую историографию, трактующую об этом годе.
11 декабря 1941 г. рептильный германский рейхстаг собрался в Берлине выслушать речь «фюрера германского народа» – Гитлера. Хотя немецкие армии в эти дни терпели тяжкие поражения под Москвой, Гитлер посвятил два дня подготовке речи. Он объявил войну не на жизнь, а на смерть Рузвельту.
Фюрер, задавая тон нацистской пропаганде на годы вперед, сообщил: «только этот человек», Франклин Д. Рузвельт, виноват во Второй мировой войне. «Разрешите мне, – внушал Гитлер, – определить мое отношение к этому другому миру, представленному этим человеком, который в то время, когда наши солдаты сражаются в снегах и льдах, очень уместно предпочитает произносить речи у теплого камелька… То, что он именует меня гангстером, интереса не представляет. В конце концов термин этот рожден в Америке, ибо, без сомнения, в Европе названных гангстеров нет. Рузвельт не может оскорбить меня, я считаю его таким же сумасшедшим, как и Вильсона… Сначала он разжигает войну, затем фальсифицирует ее причины, потом гнусно кутается в тогу христианского лицемерия и медленно, но верно ведет человечество к войне, не уставая призывать бога в свидетели чистоты помыслов его нападения».
Творцы тоталитарной философии обычно «знают» ответы на все. Гитлер не составлял исключения. Причина войны, открыл он рейхстагу, в провале внутренней политики Рузвельта: «Все рузвельтовское законодательство нового курса было ошибочным. Нет никакого сомнения в том, что продолжение этой экономической политики в мирное время привело бы к краху президента, несмотря на его дьявольское искусство». В любом другом государстве ФДР уже отдали бы под суд за «расточение национальных богатств. Он сообразил, что единственное спасение – отвлечь внимание народа от внутренней политики к внешней».
С прицелом на возбуждение ложной классовой ненависти фюрер разглагольствовал о жизни Рузвельта и своей. Он говорил: «Рузвельт происходит из богатой семьи и принадлежит к классу, чей путь гладок в демократических странах. Я, сын из маленькой бедной семьи, пробился в жизни собственным трудом и прилежанием. Когда разразилась Великая война, Рузвельт на своем посту мог ощутить лишь ее приятные последствия – он был среди процветавших, в то время как другие истекали кровью. Я же разделил судьбу простых солдат, выполнявших приказы, и, естественно, вернулся с войны таким же бедняком, каким был осенью 1914 года. Моя судьба была судьбой миллионов, а Франклин Рузвельт был среди так называемых высших десяти тысяч семей. После войны Рузвельт занимался финансовыми спекуляциями. Он обогащался на инфляции, на несчастьях других, а я валялся по госпиталям»3.
В таких красках фюрер изобразил причины войны между Германией и Соединенными Штатами, представляя ее как личный конфликт с Рузвельтом. Официальное объявление войны, состряпанное в германском министерстве
В ответ на объявление войны Соединенным Штатам Германией и Италией 11 декабря Рузвельт попросил конгресс признать состояние войны с этими странами, подчеркнув: «Давно известное и долго ожидавшееся случилось. Силы, стремящиеся поработить мир, ныне двинулись на наше полушарие». Конгресс удовлетворил просьбу президента. Хотя сателлиты Гитлера, 12 декабря – Румыния, а 13 декабря Венгрия и Болгария, объявили войну США, ФДР отнесся к этому с известным чувством юмора. Только через полтора месяца, 31 января 1942 г., президент рекомендует Хэллу передать декларации этих стран в комитеты конгресса по иностранным делам «для информации». К деловому письму государственному секретарю президент присовокупил шутливую приписку: «Мой внучек Джонни добавил бы: «Ну и что из этого?»4
Он знал – от Вашингтона до Европы далеко. Но в тучах фашистской саранчи, опустившейся на западные области СССР, были румынские, венгерские и финские солдаты. Вместе с вермахтом они сражались против СССР. Лишь 5 июня 1942 г. США объявили войну Румынии, Венгрии и Болгарии, а с Финляндией так и не разорвали дипломатических отношений.
Вступление Соединенных Штатов в войну не вызвало подъема, сходного хотя бы с тем, что было в 1917 году. «Изоляционисты» в своем большинстве немедленно сплотились вокруг правительства, о 1935–1941 годах теперь отзывались как о «лебединой песне изоляционизма»5. Но в стране не без их участия получил хождение тезис: Рузвельт «вогнал нас в войну, ибо не имел политической смелости вести нас». Парадов почти не устраивали, патриотических манифестаций было мало, да и флагами особенно не размахивали. Народ, естественно, негодовал по поводу Перл-Харбора, требовал отомстить военным лордам, Токио, но имел относительно смутное представление о целях вооруженной борьбы. Ф. Рузвельт предложил звучный лозунг: «Война за то, чтобы выжить». Заклятые враги президента в пику ему заявили, что уместнее назвать ее «моя (Рузвельта. – Н. Я.) война».
Один из ярких деятелей эпохи Рузвельта, Д. Ачесон, годы и годы спустя разъяснил: Гитлер совершил «неслыханную глупость», ибо «наконец враги с беспрецедентной глупостью разрешили наши дилеммы, рассеяли наши сомнения и объединили наш народ на долгой и трудной дороге, избрать которую требовал национальный интерес»6. Если бы Рузвельт действительно именно тогда имел в виду вступить в войну с Германией, для помянутого «объединения» не потребовались бы «враги», а оно было бы достигнуто к началу войны. Разброд в умах отразил зигзагообразный курс, по которому ФДР в конечном счете ввел Соединенные Штаты в войну.
Опрос общественного мнения в самом начале 1942 года продемонстрировал смятение умов. 26 процентов опрошенных дали ответ – война за освобождение мира, 14 – война за освобождение, 13 – война за свободу, 11 – война против диктаторов, 9 – война за человечество, 7 – солидаризировались с ФДР: «война за то, чтобы выжить», 6 – народная война, 5 – антифашистская война, 5 – тотальная война и 4 процента – освободительная война7. Преобладали все же мессианские лозунги, большой части американцев страсть как хотелось видеть себя спасителями мира.
Враги в форме были пока далеки, под рукой были те, кого средний американец считал союзником микадо, – японцы, проживавшие в США. Они жили в штатах, прилегавших к западному побережью, главным образом в Калифорнии, – всего 112 тыс. человек, из них 71 тыс. имела американское гражданство. Уже в первые дни войны было арестовано 1266 японцев как «подозрительные». Тысяч восемь японцев попытались было избежать печальной участи и рассеялись по стране. Везде, где бы они ни появлялись, их преследовали. Губернаторы штатов призывали к лютой ненависти к ним. Губернатор Айдахо Ч. Кларк учил: «Япошки живут, как крысы, размножаются, как крысы, ведут себя, как крысы». В дверях ресторанов выставили объявления: «Здесь травят крыс и япошек», в парикмахерских: «Япошек бреют, за смерть не отвечают». Им отказывали в магазинах, о работе говорить не приходилось. Бдительным патриотам этого казалось мало – они шумно требовали репрессировать всех без исключения японцев.