Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Яковлев Николай Николаевич

Чрезвычайная сессия конгресса отклонила без исключения все предложенное Ф. Рузвельтом.

VII

На рубеже 1937 и 1938 годов Вашингтон лихорадило. Бесчисленные совещания в правительственных ведомствах, конференции представителей крупного и мелкого бизнеса. В январе 1938 года по приглашению правительства в столице проводилось совещание мелких бизнесменов. Они никак не могли договориться о том, что надлежит сделать для выхода из кризиса. Пришлось вызвать полицию, чтобы умерить страсти.

Прозаседались и первосвященники «нового курса». Среди них теперь первое место занимал Гопкинс, который стал самым близким к Рузвельту человеком, постоянным гостем Белого дома. Весной 1938 года Гопкинс

серьезно считал, а ФДР поддерживал его в счастливом убеждении, что он будет преемником ФДР на посту президента. Система взглядов Гопкинса на способы преодоления кризиса была проста: усилить «заправку насоса» – расширить общественные работы. По-видимому, с Гопкинсом солидаризировались как старые деятели «нового курса» – Икес, Уоллес, Перкинс, Коркоран, так и новые звезды в избранном кружке – руководитель федеральной резервной системы М. Экклз, М. Эзекиль, Л. Гендерсон, У. Дуглас. Среди них получала все большее распространение идея, что необходимо обуздать эксцессы монополий. Крупные капиталисты со своей слепой жаждой наживы – виновники кризиса. Икес горячо говорил, что зло свило гнездо в «шестидесяти семьях», контролирующих американскую экономику.

Рузвельт смотрел на вещи со специфической точки зрения. Членам правительства он просто сказал: «Если мы не добьемся экономического восстановления, в 1940 году никто из нас не будет переизбран». Кое-кто пытался подсказать президенту научные методы выхода из кризиса. Выяснилось, однако, что заставить президента выслушать научные доводы практически невозможно.

Экклз добился обещания президента отвести час во время завтрака для беседы с ним на экономические темы. Редкая привилегия, ее домогались месяцами! Он вступил в кабинет президента, перегруженный идеями. Там, оказывается, уже сидел сенатор от штата Калифорния старик Мак-Аду. Рузвельт вежливо намекнул, что собирается позавтракать с Экклзом. Сенатор радостно согласился: «Вы, ребята, кушайте на здоровье, а я тем временем закончу». Начался мучительный завтрак под аккомпанемент поучений сенатора: президенту при назначении федеральных судей в штате нужно считаться не с таким-то «сукиным сыном», а с ним, Мак-Аду, и т. д. Наконец сенатор ушел, официант выкатил столик с посудой.

Можно было бы приступить к беседе, но, когда официант открыл дверь, в кабинет с радостным лаем ворвалась собака президента Фала. Рузвельт достал из стола мячик и поиграл с Фалой – пес исправно приносил в зубах мячик, заброшенный в самый дальний угол кабинета. Экклз выдавил из себя похвалу смышленому животному. «Хватит, Фала, – сказал наконец Рузвельт, – нам нужно работать». Экклз, собравшись с мыслями, заговорил. Вскоре он заметил, что его слова не доходят до собеседника. «Будь я проклят, – закричал Рузвельт. – Экклз, посмотрите, что я вижу!» Фала напачкала на ковер. Вызвали охранника, ткнули пса носом в место «преступления», отчитали и с позором изгнали. Но и время Экклза истекло. По возвращении в свое ведомство он мог сообщить подчиненным только о делах в штате Калифорния и невоспитанности собаки.

Из Англии в Белый дом пришло длинное послание, датированное 1 февраля 1938 г. Дж Кейнс, давая обстоятельный анализ политики администрации Рузвельта, видел выход из кризиса в новых ассигнованиях на общественные работы. ФДР пробежал послание и поручил Моргентау подготовить формальный ответ, который подписал, не читая. На Рузвельта не произвел впечатления экскурсе область «чистой» теории.

В конце 1937 – начале 1938 года открылась малоизвестная страница государственной деятельности Ф. Рузвельта – он бесконечно и негласно советовался с представителями крупнейших монополий.

Спустя более чем десять лет, в 1950 году, «Вашингтон тайме геральд» писала: «В 1937 году, когда новый курс оказался перед лицом депрессии, президент Рузвельт стал приглашать дельцов с Уолл-стрит на секретные совещания. Именно в это время Томас Ламонт, сменивший Моргана в качестве главы «Дж П. Морган и К°», стал посещать Белый дом. Как-то раз Моргана случайно встретили при выходе

из Белого дома вместе с Мироном Тейлором, тогда возглавлявшим «Юнайтед Стейтс стил», контролировавшийся Морганом. Оба с улыбкой признали, что имели сорокапятиминутную беседу с президентом, о которой Белый дом не объявлял. Когда их спросили о целях посещения, они ответили, что речь шла о светском визите. «Поэтому вы понимаете, что я не могу рассказать о том, что говорилось в доме президента»19, – сказал Морган.

Об итогах этих совещаний почти ничего не известно: на заседании правительства Рузвельт пожаловался членам кабинета: «Организованное богатство, которое до сих пор контролировало правительство (выделено мной. – НЯ.), пользуется случаем, чтобы решить, следует ли продолжить контроль над правительством или устраниться». В это время влиятельный юрист, обслуживавший корпорации, открыл на Уолл-стрит кампанию по сбору крупного фонда, который, будет передан ФДР при условии, что он в течение пяти месяцев подаст в отставку. По-видимому, то была крайняя точка зрения представителей крупного бизнеса; их основная часть, сообщил Рузвельт кабинету, не хочет «неограниченного сельскохозяйственного производства, стоит за закон об установлении максимальной рабочей недели и минимальной заработной платы, считает необходимой какую-то форму социального законодательства. Однако все это они говорят в частном порядке, и никто из них не поддержит такие предложения публично»20. Единомыслие президента и крупного капитала, достигнутое за кулисами, и определило успех последней вспышки законодательства «нового курса» в 1938 году.

Если не принять этого объяснения, тогда совершенно невозможно понять крутой поворот конгресса от его непримиримой позиции 1937 года.

Первопричина этих изменений «в верхах» – массовое движение трудящихся, развернувшееся зимой 1937/38 года. Новый кризис вызвал новый подъем демократических сил. И на этот раз они были значительно более сплоченными, чем в 1929–1933 годах. Профсоюзы КПП только что сломили сопротивление монополий в ведущих отраслях экономики. Коммунистическая партия превратилась во внушительную силу. Соединенные Штаты стояли на пороге острых классовых битв.

16 февраля 1938 г. конгресс вотировал закон о сельском хозяйстве. Отныне правительством ежегодно устанавливались квоты производства для основных сельскохозяйственных продуктов. Затем проводился референдум среди фермеров. Если две трети их соглашались, тогда квоты становились обязательными. Соответственно проводились выплаты фермерам за сокращение посевов. Для поддержания цен излишки фермерской продукции скупались правительством. В отличие от ААА, регулирование было менее мелочным. Закон 1938 года определил подход правительства США к проблемам сельского хозяйства в грядущие годы.

25 июня 1938 г. Рузвельт подписал закон о справедливой регламентации труда, установивший минимальную заработную плату в 25 центов в час с повышением в последующие семь лет до 40 центов и максимальную рабочую неделю в 44 часа с сокращением в следующие три года до 40 часов. Закон касался только рабочих, занятых на предприятиях «межплатной торговли», то есть национального значения.

Наконец 14 апреля 1938 г. Рузвельт направил конгрессу предложения о «стимулировании дальнейшего восстановления» – истратить 3 млрд. долл. по каналам WPA, ССС и т. д. Чтобы лидеры конгресса не сомневались в его намерениях, он шутливо-серьезно предостерег их: в случае сокращения сенатом и палатой представителей просимых ассигнований президент распорядится поставить перед Белым домом большой плакат с надписью «По вопросам WPA обращаться не сюда». Большая стрела будет указывать куда – в сторону конгресса. Массовая безработица и требования расширить ассигнования на общественные работы вынудили законодателей проголосовать «за». В 1938 году президент не изобрел пороха: он дал стране большую дозу лекарства, выписанного по рецепту 1933 года. Но если тогда Рузвельт был уверен в исцелении, то теперь знал – возможно лишь временное улучшение.