Некромантка 2
Шрифт:
— Это я нашла у некроманта, что жил в этой деревне.
— Не жило здесь никогда некромантов! — словно от беса, отшатнулась монахиня, сплюнув в сторону Имельды.
— Его имя Гумар. Так сказала Ивасья, из соседней деревни.
Монашка сложила брови домиком, накрыв рот рукой. В ее глазах было неверие. Она знала человека с таким именем.
— Нет, не может быть…
— Он навлёк на вас эту беду, сестра Марфа. Случайно, конечно. Но действовал он очень неосмотрительно и непрофессионально. И занимался чем-то запрещённым, — она потрясла мешочком и убрала его обратно. Монахиня проводила это движение взглядом.
— Гумар
— Чем же он жил тогда? Если не некромантским делом?
— Он лечил наших деревенских. И в соседних деревнях тоже лечил… Он лечил. Только лечил… — монахиня забормотала.
— Ага, — Имельда покивала. Яснее ситуация не становилась, но было понятно хоть то, что некромант, прикидываясь лекарем, делал какие-то свои делишки. Может даже и зубы у детей выдирал, не убивая тех, но… Имельда отмахнулась. Она пыталась оправдать этого человека. Она же прекрасно чувствовала смерть и боль, которыми тянуло от мешочка.
Из избы вышли мужчины, полностью собранные. Имельда посмотрела на них, потом снова обратилась к монахине, которая что-то бормотала себе под нос. Держа руки у груди, она крепко сжимала нательный крест.
— Уходите отсюда, сестра Марфа. Деревню следует сжечь, чтобы полностью избавиться от яда этих тварей.
— Не говорите так! Они были живыми людьми!
— Были! — повысила голос некромантка. — А сейчас это нежить. Мертвецы и то более чистые, чем то, что вы видите перед собой. И даже тот факт, что у них отрублены головы, не даёт точной уверенности, что здесь не заведётся что-то ещё. Деревню необходимо сжечь!
Монахиня не выдержала и заплакала. Здесь был ее дом, здесь были ее друзья, здесь был отец Йосеф, что заменил ей родителя. И все они погибли страшной смертью.
Имельда осмотрелась и припомнила, что, когда по сумеркам расставляла свечи, то не увидела продолжения дороги: деревня заканчивалась тупиком. Девушка обернулась к Турцелу.
— Ты говорил, что через деревни дорога идет прямо до столицы.
— А я и не отказываюсь от своих слов. Дорога есть, через лес, как бишь там его… Костлявый…
— Костяной, — молвила хриплым голосом монахиня. — Была дорога да не стало. Не ходит там уже никто больше десяти лет. А кто рискует пойти по сокращённому пути, более не возвращается домой. Так что туда вам и дорога.
Сидя в грязи, монахиня смотрела куда-то пустым взглядом. Имельде были знакомы те чувства, что сейчас исходили от женщины: она потеряла все, что было дорого ей на этом свете. Ее душа истекала кровью, иссыхала и черствела. Она теряла ту веру и силу, что наполняла ее всего несколько часов назад. Девушка не винила монахиню за эти нечистые и даже злые слова. Не многие могут справиться с тем, что им уготовано.
— Уходите, — в который раз произнесла девушка. Уговаривать ей надоело, — Я сожгу деревню с вами или без.
Она направилась в начало поселения. У неё ушёл час, чтобы обойти его все вдоль и поперёк. Там, где она проходила, читая шепотом слова, воздух укрывался полотном белесой дымки.
Монахиня, собрав силы, молча и не прощаясь, уже давно ушла в сторону деревни Ивасьи, унося свой скромный скарб, нажитый за годы жизни в церкви. Мару и Турцел стояли на окраине деревни в подлеске у покосившихся домишек. Проводник вертел в руках старую трость с затертой ручкой. И где успел найти?
Под слоем снега не было видно дороги. Ее наличие можно
Имельда подошла к мужчинам и обернулась на деревню. Высекла искру кинжалом о меч, и, заискрившись, воздух вспыхнул такой плотной стеной пламени, что путники невольно сделали несколько шагов назад.
Огонь очистит это место, и когда-нибудь здесь вновь прорастет лес и появится жизнь.
***
Привал устроили только к вечеру. Каждому хотелось уйти от этого злосчастного места как можно дальше. Лишь изредка делали остановки буквально на несколько минут, когда боль в ногах становилась невыносимой.
Все молчали. Даже Турцел. Он был погружён в себя и очень редко когда заговаривал и исключительно для того, чтобы обсудить путь и то, как этот самый путь стремительно менялся на глазах. Они прошли всего ничего, но окружающая местность стала настолько разительно отличаться от той, в которой жили люди, что, казалось, они попали на другой конец материка. Начать хоть с того, что снег остался далеко позади почти сразу. Мужчины стянули тёплые кофты, убрав их в сумки. Привычные березы и сосны постепенно, но стремительно вытеснялись удивительными деревьями. Их стволы были изогнутыми, словно в течение своей жизни растения не могли определиться, куда расти. Примерно на высоту человеческого роста они были покрыты мелким мхом, кончики которого к вечеру начали светиться мерным светло-зелёным светом. А когда его касались, мох стремительно гас в этом месте, чтобы потом вспыхнуть от касания с удвоенным веселым мерцанием. Эти деревья были с длинными узкими листьями на плакучих ветвях. Они чем-то напоминали девушке ивы, за тем исключением, что цвели деревья совсем неожиданными большими и нежными ярко-розовыми бутонами. Их едва не идеально круглые лепестки были столь нежными, что почти прозрачными. На земле почти лишенной травы и другой растительности лежал покров из этих самых лепестков. Вот только они были уже молочно-розового цвета, бархатными и шершавыми на ощупь и были столь крепкими и острыми по краям, что ими можно было рассечь даже дерево.
Турцел сказал, что слышал об этом лесе, и что за унцию таких лепестков платят золотом и драгоценными камнями — такие ценные эти лепестки. А если кто-то умудрился бы привезти цветок, что ещё не закостенел, то за него могли бы даже убить. Из нежных бутонов, как поведал отошедший от потрясений Турцел, создавали какие-то очень ценные ингредиенты для алхимических средств. А уж для чего те использовали, бандит не знал. Попросту было не интересно и не было денег, чтобы узнавать, для чего те снадобья.
Послушав рассказов мужчины, Имельда достала несколько склянок и, зачаровав их, наполнила аккуратно пятью бутонами, за которыми сама лично залезла на эти деревья. Твёрдых лепестков тоже набрала, как и Турцел. Только Мару остался равнодушным к этой диковинке. Взял лишь один лепесток с земли и спрятал в сумке. Для чего ему лишь один небольшой лепесток, Турцел не понимал, набивая острыми бляшками какую-то деревянную бадейку.
Разглядывая этот лепесток, что больше всего походил по своей структуре на кость, или на чешую змеи или рыбы, только в несколько раз прочнее, Имельда поняла, почему лес назывался Костяным.