Некроманты (сборник)
Шрифт:
Юлия Рыженкова
Z-люди
Я спустился по заплеванной лестнице на первый этаж общаги, и подъезд привычно встретил сладковатым трупным запахом. На корточках сидели трое зомбяков в шапках-петушках и замызганных комбинезонах с логотипом компании. На мне был такой же, но это единственное, что нас объединяло. Они молча проводили меня взглядами и даже не пошевельнулись: так и будут сидеть, пока их не потащат работать или пока не сгниют.
Позавтракать перед выходом мне не удалось: ржавый чайник вместе с припрятанными чайными пакетиками стырили еще месяц назад, а денег на новый не было. В таких случаях меня выручал Стас, но я уже давно его не видел. Неужели уволился, мне не сказав? Умыться тоже не получилось: очередь
Пока шел от общаги до завода, неожиданно обратил внимание, что в мире вовсю бушует весна: птицы щебечут так, будто сошли с ума, бабочки бьются о мои плечи, не замечая, куда летят, ярко-красные и ядрено-желтые тюльпаны жадно впитывают солнечные лучи, стремясь вытянуться повыше. Я аж замер. Оглянулся по сторонам. Спокойной полноводной рекой к заводу стекались такие же работяги, но где шутки и смех? Где разговоры и приветствия? Улыбки, в конце концов?
«Какие, к черту, улыбки утром в четверг?» – ответил мне внутренний голос. Хочется лишь спать и дотянуть до вечера пятницы. Все. Руководство со вчерашней недели увеличило норму выработки, и мы уже ко вторнику еле переставляли ноги от усталости. Что нам эта весна, если всю ее пролежим под капотом грузовика? Что нам тюльпаны, если мы нюхаем лишь пары кислот лакокрасочного цеха? Я вздохнул и пошел, как все.
У проходной стояла незнакомая компания и отчаянно смолила, выдыхая серый дым в ярко-синее небо.
– Слыхал, в сборочный цех хотят пригнать зомбяков? – громко возмутился бородатый, смачно сплюнул и почему-то недобро на меня зыркнул. Я прошел мимо, хотя хотелось остановиться и расспросить. Сборочный – это же мой! Не дай бог, если и до нас доберется эта мертвяцкая зараза!
Удивительно, но ведь все произошло всего несколько лет назад! Кто бы мог подумать, что за такое короткое время мир изменится до неузнаваемости! Как там эта китайская корпорация называется? «Индастри зэд» вроде. Наши ее иначе как «Индустриальный зад» не называют. Они ведь придумали и запатентовали способ оживления мертвецов. Ну как, оживления… зомби из них делают. Поначалу народ решил, что человечество победило смерть, а потом понял, что это смерть победила человечество. Любимых так не оживить, а вот работники получаются отличные! Корми раз в сутки баландой, гоняй, как хочешь, зарплату платить не надо – ну просто идеальный работник! Не дешев, конечно, но окупается довольно быстро. Хочешь, чтобы подольше пожил, – подкармливай кровушкой, тогда и разваливаться на куски не начнет, даже соображалка появится. Так-то они лишь на тупую работу годятся, вроде как гайки закручивать, а на крови и что посерьезней делать будут. Вот у птицефабрик и появились заказы: живого барана или корову ж не будешь возить своим «работникам», а кур – легко! Не удивительно, что в нашей столовой по понедельникам обязательно делают куриный суп…
Руки привычно возились с проводами, я изредка поглядывал на цифровое табло, отсчитывающее такт движения – 220 секунд на операцию, – но думал о другом. Если вместо нас поставят зомбяков, окажемся на улице, как тысячи других безработных. И что делать? Найти работу таким, как я, с появлением «Индустриальной задницы» стало невозможно. Человек – это невыгодно. ИТР, инженер – это да, им зомбяки не конкуренты, но мне до ИТР, как до Китая. Пойти в одну из этих организаций, что вопит, будто отстаивает права рабочих? Ерунда. Они только языком чесать умеют да шумиху поднимать, но еще ни одна компания не отказалась от зомбяков, вернув на работу людей. Только наоборот происходит. Да, шум сейчас большой: в телевизоре политики и общественники только и твердят о новом законе, запрещающем использовать зомби в промышленных целях, но где он, закон? Говорят, прошел первое
Так что, возвращаться в Марютино? И чем там заниматься? Бухать? Там, конечно, нет зомбяков, но нет и работы. Совсем. Мать жалко. Если меня уволят, то она останется без денег: на ее пенсию можно только помереть.
В таких невеселых думах прошла половина рабочего дня, прозвучал сигнал на обед. Конвейер встал, повинуясь начальнику смены; я распрямил спину, прогнулся назад. Услышал, как хрустнули позвонки. От пневматического гайковерта гудели руки, ноги отваливались из-за того, что с утра не присел ни на секунду.
При найме это называли красивым словом «соцпакет», но реально это выглядело как слипшийся ком остывшей каши, недосоленный суп, носивший в меню по недоразумению название борща, и компот. Раз в неделю, как я уже говорил, давали курицу.
Ровный гул висел в столовой, но если прислушаться, становилось ясно, что состоял он лишь из шарканья ног по плиточному полу, стука ложек о тарелки, покашливаний, скрипа стульев. Казалось бы, на обеде можно расслабиться и поболтать? Ха! Как бы не так! Обед всего сорок пять минут, и за это время нужно успеть дойти до столовой, а это корпус в противоположной части огромной территории, выстоять очередь, поесть и вернуться обратно. Успеть вовремя можно, только если очень торопиться. За опоздание к пуску конвейера – режут десять процентов зарплаты. Три-четыре раза опоздаешь, просидишь потом месяц на чае с сухарями – и научишься есть быстро и молча.
После еды накрыло: хотелось спать, не просыпаясь, часов двадцать, все равно где, на третьем ли ярусе кровати в общажной комнате, под покачивающейся ли кабиной недособранного грузовика, в подъезде ли, пропахшем зомбяками, или среди алого моря тюльпанов. Но вместо этого я вернулся к конвейеру и… обомлел. Конвейерная линия стала границей, и, кажется, назревала война. С одной стороны нестройными, но все же рядами стояли зомбяки. С другой – работяги сборочного цеха. Отличить одних от других можно было по злости, с которой люди сжимали гаечные ключи, ломы, обрезки труб.
Зомбяк, вообще, очень похож на человека. Ну, до тех пор, пока разлагаться не начнет, конечно. Но отличить все же можно. Во-первых, он не моргает, во-вторых, если его порезать, то не пойдет кровь, ну и, в-третьих, он туп и ему на все плевать. Бывают, правда, исключения: если зомбяк напьется живой крови, лучше человеческой, тогда он на время становится самим собой, каким был до смерти. И если он был профессором математики, то вполне способен решать дифференциальные уравнения или что там делают профессора. Ну и моргает как миленький. Короче, внешне вообще не отличить от живого, только кровь из него не идет, если порезать.
Но тут разделение проходило четко: зомбяков с живыми никак не перепутаешь, одной курицы в неделю хватает, чтобы плоть не начала гнить, но не на осмысленность. «Все-таки бородатый был прав. Нам пригнали дешевую рабочую силу, и прости-прощай, ты теперь безработный двадцативосьмилетний парень из деревни», – сообщил очевидное мой внутренний голос.
– Что тут происходит? – взвизгнул начальник смены, вернувшийся наконец с обеда. Зомби молчали. Работяги тоже. Я дернулся было присоединиться к нашим, но понял, что не хочу влезать в драку. К тому же достать прямо сейчас оружие уже не получалось. При таких раскладах разумнее было спрятаться.
– Мертвяков на кладбище! Завод – для живых! – крикнул Ваныч, шкаф под два метра ростом, с кувалдой в руках. Ему всегда было до всего дело, так что я не удивился, увидев его во главе бунта.
– Они уже заняли ваши места. И это не мое решение, а распоряжение главного, – развел руками Ильдус Хасанович, маленький, ладно скроенный мужичонка с небольшими черными усиками. Я всегда относился к нему с симпатией, хоть и знал, что начальник смены – тот еще лис.
– Вот поэтому мы требуем сюда главного! – сверкнул глазами Ваныч, до белизны пальцев сжимая кувалду. – Иначе будет хуже. Люди на пределе! Не видишь, что ли?