Некуда
Шрифт:
– А вы разве писали в нашем журнале?
– Как же-с! В 1831 году напечатано мое стихотворение. Не помните-с?
– Не помню.
– Нет-с, есть. – А повторительно опять тоже такое дело: имел я в юных летах, когда еще находился в господском доме, товарища, Ивана Ивановича Чашникова, и очень их любил, а они пошли в откупа, разбогатели и меня, маленького купца, неравно забыли, но, можно сказать, с презреньем даже отвергли, – так я вот желаю, чтобы они увидали, что нижнедевицкий купец Семен Лазарев
– Будет, будет ваше имя, – успокоил и проводил до дверей нижнедевицкого купца Семена Лазаревича редактор Папошников.
– А п-п-паааззвольте! – удержал его на обратном пути Жерлицын. – Завулонов свой рассказ мне поручил продать.
– Ну-с.
– Угодно вам купить?
– Оставьте, я прочту.
– Я не могу оставить: купите и оставляйте.
– Я так не покупаю, – отозвался редактор и попросил Лизу в кабинет.
– А п-позвольте! На одну минуту позвольте, – остановил Жерлицын. – Вы читаете, что покупаете у Тургенева?
– Читаю-с.
– Не полагаю. – Вы вот в своих журналах издеваетесь над нигилистами, а…
– Нигилисты, не читая, покупают?
– Конечно! Общий вывод и направление – вот все, что нужно. Вы знаете Эразма Очевидного?
– Нет, не знаю.
– Мой зять.
– Не имею чести.
– Редактор же он.
– Что делать, все-таки я не имею чести его знать и не имею времени о нем говорить.
Редактор увел Лизу в свой кабинет и предложил ей кресло.
– Видите, сударыня, – начал он, – мне нужно знать, какого рода переводы вы можете делать и с каких языков?
Лиза рассказала.
– Да… Это значит, вы статей чисто научного содержания переводить не можете.
– Я не переводила.
Редактор задумался.
– Прискорбно мне огорчать вас, – начал он, – таким ответом, что работы, которую вы могли бы делать, у меня в настоящее время нет.
Лиза сухо встала.
– Позвольте! Куда же вы?
– У вас работы нет – нам говорить не о чем.
Редактор слегка поморщился от этого тона и сказал:
– Я попрошу у вас позволения записать у себя ваш адрес. Работа может случиться, и я удержу ее для вас, я вам напишу. Книжки, видите, более тридцати листов, их возможности нет наполнить отборным материалом.
– Это меня мало интересует и вовсе не касается.
Папошников положил книгу журнала и взял адресную тетрадь. Лиза продиктовала ему свой адрес.
– Это там, где коммунисты живут?
– Это аккуратно там, где я вам сказала, – опять еще суше ответила Лиза, и они расстались.
Сходя по лестнице, она увидела Жерлицына, сидящего на окне одной террасы и листующего свою рукопись.
– Ищу здравого смысла, – произнес он, пожав плечами при виде сходящей Лизы.
Лиза проходила мимо его молча.
– Позвольте, –
Лиза не отвечала.
Глава двадцать третья
Post scriptum
Розанова Лиза застала уже у Вязмитиновой. По их лицам она тотчас заметила, что доктору не было никакой удачи у Альтерзона и что они сговорились как можно осторожнее сообщить ей ответ сестры и зятя. Лиза терпеть не могла этих обдуманных и осторожных введений.
– Альтерзон отказал в деньгах? – спросила она прямо Розанова.
82
Приписка (лат.).
– Да, почти, – отвечал тот.
– Ну вот! Вы говорите почти, а Женни смотрит какими-то круглыми глазами, точно боится, что я от денег в обморок упаду, – забавные люди! Тут не может быть никакого почти, и отказал, так, значит, начисто отказал.
– Ну да.
– И сестра тоже?
– Она что ж? Она ничего.
– Ну, я обращусь к Зиночкину мужу, – спокойно отвечала Лиза и более не стала говорить об этом.
– А что ваши попытки, Лизавета Егоровна? – осведомился Розанов.
– Так же счастливы, как и ваши, – отвечала она и, по-видимому, была совершенно спокойна.
Пообедали вместе; Розанов попросил позволения отдохнуть в кабинете Вязмитинова.
Был серый час; Лиза сидела в уголке дивана; Евгения Петровна скорыми шагами ходила из угла в угол комнаты, потом остановилась у фортепиано, села и, взяв два полные аккорда, запела «Плач Ярославны», к которому сама очень удачно подобрала голос и музыку.
– Спой еще раз, – тихо попросила Лиза, когда смолкли последние звуки.
Евгения Петровна взяла аккорд и опять запела:
Я быстрей лесной голубки По Дунаю полечу, И рукав бобровой шубки Я в Каяле обмочу; Князю милому предстану И на теле на больном Окровавленную рану Оботру тем рукавом.Песня опять кончилась, а Лиза оставалась под ее влиянием, погруженною в глубокую думу.
– Где летаешь? – спросила, целуя в лоб, Евгения Петровна.