Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
— Молчаливые эстонские парни, — усмехнулся Алекс. — Что с них взять? А ты хорошо говоришь. Где учился?
— Спрашиваешь! Я в Севастополе родился.
Алекс протянул ему руку:
— Александр.
— И я Александр! Тезки, — обрадовался почему-то «бригадир».
ИЗ ДОСЬЕ:
Синягин Константин Андреевич. Родился и крещен в 1908 году в Севастополе в семье дворянина Андрея Васильевича Синягина. Отец погиб в белой армии в 1919 году.
В 1920 году был вывезен матерью в Галлиполи. Оттуда в 1923 году мать перевезла его во Францию. Жили в
Три года служил в Иностранном легионе в Северной Африке. Уехал в Австрию. В 21 год поступил в Венский университет. Филолог. Специалист по романо-германской литературе. В 26 лет увлекся идеями НТС и философией Ницше. Вступил в РОВС. Был лично знаком с генералом Красновым. Хорошо усвоил его германофильские идеи: Германия спасет Россию. Только с помощью союзнической Германии, пережившей вместе с Россией позор Версаля, но выстоявшей в борьбе с красной опасностью, возможна декоммунизация России и ее возрождение как русского государства.
Увлекался мотоциклетным спортом, стрельбой и плаванием. В 1938 году обучался в школе абвера. В 1939 году был направлен в диверсионный батальон «Бранденбург» во «французскую роту». Принимал участие в боях под Дюнкерком. Награжден Железным крестом 3-й степени. В 1940 году переведен в «русскую роту» полка «Бранденбург», получил чин «фенриха». Командир айнзатцгруппы. 19 июня 1941 года заброшен в Брест для проведения диверсионно-террористической работы. Интеллигентен, смел, находчив. Отрицательные качества: азартен, сентиментален, забывчив, влюбчив. Ведет трезвый образ жизни, религиозен, общителен.
В совершенстве владеет кроме русского языка французским и немецким. Холост. Предан идее великой монархической России.
В доме было пусто, Гипенрейтеры вывезли все, кроме огромной полуразвалившейся двухспальной кровати. Стол Алекс накрыл на широком подоконнике, выставив две банки тушенки, буханку хлеба, кусок сала и головку свежего чеснока. «Эстонцы», тихо переговариваясь по-немецки, извлекли из своих запасов круг брауншвейгской колбасы и сыр в красной оболочке.
Алекс растопил плиту и вывернул на сковородку со сломанной ручкой обе банки тушенки, поставил чайник.
— Так значит, Саня, мы с тобой и тезки, и земляки… — задумчиво изрек Алекс.
— Ты что, тоже из Севастополя?
— Нет, я родился здесь — во времена Российской империи так же, как и ты. Вот мы и земляки.
— Так, наверное, еще и годки? Ты с какого?
— С ноль девятого.
— Надо же! И я с ноль девятого!
— Тезки, земляки, годки! Такое дело неплохо бы и отметить! — Саня-«бригадир» достал из нагрудного кармана плоскую стальную фляжечку с водкой. — Ну, давай по маленькой. За знакомство!
— И за удачу нашего небезнадежного дела!
«Эстонцы» принюхались, но им не налили.
После завтрака Алекс приволок откуда-то старый чемодан, тоже, как и сковорода, без ручки. Он открыл его и извлек новенькую суконную командирскую гимнастерку с капитанскими «шпалами» в малиновых петлицах.
— Твой размерчик?
— Убери ее! — передернул плечами Саня. — Видеть
— Да ладно, не переживай! Снявши голову, по погонам не плачут. Тем более тебе всего один день и ходить в этом. Примерь! Все должно быть чин-чинарем! Чтоб никто ни к чему придраться не смог. Сам знаешь, как на мелочах люди горят…
Алекс еще раз пристальным взглядом оглядел командирскую гимнастерку.
— Ненавижу комиссаров! — Синягин сжал кулаки так, что побелели пальцы. — У меня отец под Нарвой к ним в лапы попал… Те, кто выжил, рассказали: они ему в погоны, в плечи, значит, ковочные гвозди забивали — по числу звездочек. Папа поручиком был, командиром роты… Три гвоздя в одно плечо, три — в другое. А он только губы кусал в кровь… Не-на-ви-жу!!! Увижу комиссара — пулю пожалею, даже нож марать не буду. Руками задушу! Вот так вот — возьму и задуш-ш-шу!
Лицо Синягина исказила гримаса ненависти. Он пошевелил напряженными сильными пальцами, и было видно — задушит.
Алекс протянул ему мензурку:
— На, выпей! Успокойся. В нашем деле нужна холодная голова.
— Сам знаю… — вздохнул Александр. — Извини, увлекся… Я умею держать себя в узде. Если надо… Мне еще вот что обидно. У меня в этом году христолетие, а я еще ничего для России толком не сделал.
— Что такое — христолетие? Праздник?
— Нет. Ну, 33 года мне стукнет, как Христу… Христос-то в этом возрасте на распятие пошел за нас, грешных… Как ты думаешь, если война начнется — а она вот-вот начнется — поднимутся русские люди на Сталина с его комиссарской камарильей?
— Кто вас знает? Странный вы народ — русские.
— А ты что — не русский? — опешил Синягин.
— Я-то? — усмехнулся Алекс. — У меня отец наполовину немец, наполовину голландец, мать — наполовину украинка, наполовину чешка… Правда, в доме по-русски говорили.
— Ну, все равно — на пятьдесят процентов славянин. А фамилия как?
— Фамилия — фон Висинг.
— А, — махнул рукой «бригадир», — Фонвизин тоже был «фоном», а в историю вошел как великий русский писатель.
— Ладно, хватит о писателях! О деле поговорим. Давай еще раз сверим планы. На тебе электростанция. Вечером сходим — покажу, где она находится. Я с хлопцами уеду столбы валить. Вон во дворе мотоцикл стоит — вчера купил. Списанный правда, но движок пашет.
Синягин выглянул в окно — в углу дворика стоял мотоцикл с коляской, выкрашенный в защитный цвет.
— Советский?
— Ну не немецкий же!
— Как охраняется электростанция?
— Ее охраняют вохровцы.
— Это что еще за птицы?
— ВОХР — военизированная охрана. Деды с берданками, но в фуражках и при петлицах. Однако не военные, а городского подчинения. Караул — три человека. Один спит, другой бдит, а третий водку пьет. С ними проблем не будет. Я придумал, как их с вахты снять. У тебя форма энкавэдэшная. Подъедем в караулку, и ты им скажешь, что ввиду напряженного положения охрану электростанции будут нести войска НКВД и что они свободны.