Нелетная погода (сборник)
Шрифт:
Оставалось уповать на неизвестные нам законы Сообщества. Но кроме «филантропов», вынужденных их соблюдать, существовал еще Горчаков, не подписывавший никаких конвенций и не подпадавший под юрисдикцию заоблачных законов. Я знал о нем мало, но чувствовал, что этот человек пойдет на все, защищая то, что считает своими идеалами, вопрос только в том, на какие методы он решится, что окажется у него в руках…
Дорогу разделял барьер – узкая полоса зеленой травки, стиснутая ноздреватыми бетонными поребриками. Издали я увидел светлый плащ. Иванов прохаживался на противоположной стороне, возле
Шевельнуться я не мог и успел подумать, что настала моя очередь, а еще – что это глупо, обидно и рано.
Мотор взревел, «Волга» унеслась в город. Я встал на колени рядом с Ивановым и попытался поднять его за плечи. Жутко на него смотреть, кровь была везде, но он еще жил, смотрел сквозь меня, не видя, и что-то громко говорил на незнакомом языке. На шоссе было тихо и пусто.
Мне наконец удалось его приподнять, он был страшно тяжелый.
– Иванов! – закричал я ему в лицо. Он увидел меня, и я чувствовал, какие страшные усилия он прилагает, чтобы смотреть на меня осмысленно, сказать что-то сквозь красную пену на губах.
– Бор-ря… – выговорил он. По моим ладоням ползла горячая кровь. – Третий, ты третий, по тебе… те уже… по тебе… гласность… только так…
Его лицо застыло, и кровь хлынула на подбородок. Я понял, что это конец, осторожно, как будто нужна еще была осторожность, опустил его на бетон, подставив ладонь, чтобы не ударилась голова. Случилось странное – словно на секунды открыли дверь в иной мир. Я услышал переливчатые звуки, чьи-то голоса – сердитые, печальные, чей-то плач, чьи-то яростные возгласы. Я понял, о чем говорят, хотя не разобрал ни слова.
Кто-то сказал: «Мерзавцы!» Кто-то осторожный поторопился напомнить: «Я же говорил, не так нужно было все иначе…» А кто-то просто плакал, потому что из всех звездных Ивановых этот был единственным…
Иванова не стало. Кровь на бетоне и у меня на руках осталась, а его не было, его забрали, и дверь в иной мир захлопнулась. Неужели навсегда?
Я поднялся с колен и сел на ободранную скамейку. Мимо промчался КамАЗ помидорного цвета, без натуги тащивший двадцатитонный красный контейнер с иностранной маркировкой. Придорожный мусор закружился в крохотном смерче и улегся до следующей машины.
Заявить? Милиции, полиции и разведки всего мира, сколько их ни есть, вся их новейшая техника и громадный опыт не смогли бы доказать, что Горчаков – убийца. Убитого им человека никто никогда не найдет, да и человека этого словно бы не было. Автомат тоже скорее всего находится в недоступном для землян месте. Просто и незамысловато: человек жил – человек умер, убит, и убийца вне досягаемости писаных законов. Убрать Иванова сами «филантропы» не могли, запрещали законы Сообщества. Другое дело – Горчаков, ему можно по его просьбе выдать автомат
– И долго вы собираетесь так сидеть? – раздался над моим ухом знакомый голос.
Я не заметил, как он вернулся, но знал, что мне делать. Но он опередил. Когда я смог разогнуться, борясь с затухающей волной боли, Горчаков стоял, небрежно массируя ладонь.
– Ну, успокоились?
– Пошел вон, сволочь! – сказал я.
– Зря, – сказал он. – Успокойтесь. Поймите, это было необходимо. Один человек стоял на пути к счастью миллионов. Цель оправдывала средства. Мне было тяжело, меня тошнило потом…
– Вы мерзавец, – сказал я. – И что страшнее всего – вы действуете по убеждению. Будь вы платным ландскнехтом, все было бы проще и понятнее…
– Хорошо, что вы не считаете меня вульгарным убийцей. Это уже шаг к пониманию.
– Наоборот.
– Нет, – сказал он. – Пройдет совсем немного времени, и вы простите мне эту автоматную очередь. Когда не станет голода, ядерных ракет и балансирования на грани.
– Горчаков, – сказал я. – Может, никакой вы не радетель нищих арабов и голодных китайцев? Может, вы, просто-напросто до ужаса боитесь ядерной войны?
– Вовсе не из-за страха перед бомбой. Просто вы никак не можете согласиться с тем, что я искренне верю в свою правоту.
– Что бы там ни было, я против вас.
– Господи! – крикнул он. – Ну почему они выбрали вас, юнца, не нюхавшего жизни… Если бы вы прошли войну, как Назар, или голодали, как я в детстве…
– Я не верю, что цель оправдывает средства, – сказал я. – Так нельзя. До этих выстрелов я еще мог бы уважать вас…
Я обошел его, как столб, сел в машину и поехал домой, соблюдая правила уличного движения. Дома, как и ожидал, Жанна лежала на диване с книжкой из белоконевской библиотеки. Она увидела мой испачканный кровью костюм и ахнула.
– Спокойно, – сказал я. – Отложи-ка книгу и поговорим о серьезных вещах. Ты говорила, что остаешься при любом исходе эксперимента? Так вот, эксперимент кончился. Ничего этого, – я показал на окружающую роскошь, – больше не будет.
– Как?
– Вот так. Эксперимент провалился. Бриллиантов и машины не будет. Только ты и я.
– И вероятность термоядерной войны?
– И вероятность. Только вероятность – это еще неизбежность, от нас зависит, станет она неизбежность или нет.
– А если я скажу, что останусь, только если ты не станешь ничего выбрасывать?
– Так не пойдет. Ведь они будут считать, что эксперимент удался…
Потому что мне пришлось бы выбирать – она или человечество. Человечество, каким я хотел его видеть – всегда сытое пока, но полное уверенности, что оно само найдет свою дорогу, без заоблачных варягов, что бы не предлагали.
– Ну?
– Боря, а ты меня никогда не разлюбишь? Позвонить Белоконю я смог только через час. Он примчался мгновенно, узнав, чем кончилась история с Ивановым, кинулся было искать возле дома подходящий aрматурный прут, чтобы отправиться с ним к Горчакову, мне удалось его удержать. Его просто арестовали бы. Я изложил ему свой план, и он побежал искать людей.