Нелетная погода (сборник)

Бушков Александр Александрович

– Сказать тебе, чего ты боишься? – спросила Марина. – Боишься, что Каратыгин и я используем феномен в своих целях.

– И ведь используете…

– А как же иначе? Ты не можешь не согласиться, что возникла новая неизученная опасность.

– Согласен, – сказал Панарин. – На полеты это не повлияет, их не отменят – ни регулярные рейсы, ни эксперименты полигонов. Поздно уже останавливаться. Создадут еще одну лабораторию, которая и займется феноменом. Но вы-то, вы получите новый мощный аргумент – иногда таинственная неполадка, поданная с соответствующими комментариями, действует на умы сильнее любого запрета…

– Пожалуй.

– Но остается замок, –

сказал Панарин. – Хорошо, пусть он скоро наскучит. Но он окончательно добил старые бредни об уникальности разумной жизни. Вопрос можно сформулировать и так: если сегодня мы обнаружили отстающих от нас по развитию гуманоидов, то завтра можем обнаружить и равных по развитию, верно?

– О, господи, – сказала Марина. – Ну хорошо, пусть будет так, как ты говоришь. Но вот «Кентавр»… Слушай, хватит на сегодня? Ничего наши пикировки не изменят. Давай о чем-нибудь другом.

– О чем?

– Хотя бы о тебе, романтик в командорских шевронах. – Марина взъерошила ему волосы. – Может быть, ты мечешься в тоске оттого, что у тебя ничего не получается, а у меня все благополучно? Я наше ремесло имею в виду.

– Вряд ли, – сказал Панарин. – Так могло бы быть, не верь я в наш успех. А я верю, знала бы ты, как я верю… Меня другое мучает.

– Я?

– Ты, – сказал Панарин.

– Ну что мне с тобой делать? Как тебя научить не изобретать сложностей и смотреть на вещи проще? Почему ты уверен, что слова «романтик» и «любовь» должны действовать на женщину как магические слова и автоматически превращать ее в героиню рыцарского романа? Прошлым ты живешь…

– Чем бы я ни жил, другим я не живу, – сказал Панарин.

– А это плохо.

– Не думаю.

– А ты подумай.

– Ладно, хватит, – сказал Панарин, – очень уж похоже на диалог двух глухих…

Она никак не могла стать той, настоящей, скрываясь за броней, закаленной на каких-то давних обидах и разочарованиях, рассудочной холодности, забавного до печали рационализма. Все, чем она прикрывалась, придумано даже не вчера, и несостоятельным оказалось даже не позавчера – гораздо раньше…

Запищал сигнал, и Панарин взял браслет со столика.

– Если опять какое-нибудь чудо, я не вынесу, – сказала Марина. – Сколько можно?

– Тим?

– Да, – сказал Панарин. – Что случилось?

– Тебе срочная космограмма с Земли.

– Излагай.

– «Прилечу завтра Стах».

– Спасибо. Доброй ночи.

– Ну вот, – сказала Марина. – Прибывает твой верный единомышленник.

– Почему такой тон? Тебе что, неприятно с ним встречаться?

– Очень даже наоборот, – сказала Марина с безмятежной искренностью. – С удовольствием с ним встречусь, есть чем встретить.

– Думаешь, это его уязвит?

– Ничего я такого не думаю. Просто я немного злопамятна, так, самую чуточку, по-женски, и мне приятно вспомнить, что когда-то он не принимал меня всерьез. И он об этом помнит, а ему, ты сам наверняка лучше меня знаешь, досадно будет сознавать, что когда-то он крупно ошибся в оценке человека…

– Комариный укус.

– Ну и пусть. Зато мое профессиональное самолюбие торжествует. – Она перехватила брошенный на часы взгляд Панарина. – Куда-нибудь собираешься?

– Да.

– Куда это, интересно?

– Тут недалеко. Там будут… наши.

Она поняла и тихо спросила:

– А мне можно?

Панарин кивнул. Он не сомневался, что ею пока движет лишь любопытство, сопровождающееся вежливым состраданием. Но это ничего. Нужно же с чего-то начинать, пусть проникнется, если сможет…

* * *

На

элкаре они доехали до маленького, с метр высотой, обелиска – простенькой пирамидки, поставленной на том месте, где пятнадцать лет назад на Эвридике приземлился первый корабль с Земли, звездолет Дальней разведки «Орел», и первый землянин ступил на Эвридику. Имени его, разумеется, на пирамидке не было, там вообще не было ничьих имен, только дата – никакого великого подвига не совершили ребята с «Орла». Можно было, собственно говоря, не ставить и саму пирамидку, но почему бы и нет? Когда-нибудь она окажется в центре большого города, и кому-нибудь, возможно, интересно будет посмотреть на то место, с которого все начиналось…

Сквозь редколесье мерцал костер. Панарин взял Марину за руку, переплел ее пальцы со своими, и они пошли в ту сторону. Маленький живой огонь горел на равнине, ввинчивались в темноту искры, и отчетливо доносилась песня:

– Нам судьба под завязкуотвалила прохладного неба,и старинную песнюмоторы протяжно поют.Между жизнью и смертью,между зноем и бешеным снегомс неугасшей надеждоймы летим на планету свою.

Вокруг костра сидели человек сорок – и те, кто имел прямое отношение к Проекту, и те, кто считал, что им тоже необходимо побыть сегодня вечером у этого костра. Никого сюда специально не приглашали, но никому не возбранялось сюда приходить. Панарин опустился на землю, Марина устроилась рядом, отсветы костра их не достигали, и лишь двое-трое оглянулись на них мельком.

– Нам фортуна отсыплетчуда полные горсти —за утраты и раны,за любовь, за судьбу, за мечту.Только где ж вы, ребята?Что ж ушли вы, как поздние гости,из полета и скачки?Ведь погоня за звездамивам по крылу и плечу…

Отзвенели аккорды, гитару у Риты взял Рамирес и запел старую кубинскую песню о голубом попугайчике, что сидел на плече у известного всей Гаване продавца лотерейных билетов, а потом продавец ушел в горы Сьерра-Маэстры, потому что такое уж настало время, а вернуться в Гавану ему не пришлось, и потерявший хозяина попугай умер от тоски, но спасибо ему за то, что он вытащил все же счастливый билет… Панарин тихонько переводил песню Марине, но после второго куплета она прижала ладонь к его губам и прошептала, что и так понятно. Гитара переходила из рук в руки, пели песни на разных языках, пели грустные и веселые.

– Значит, можно всякие? – шептала Марина.

– Ага, – тихо ответил Панарин. – В эскадрилье Сент-Экса принято было поминать погибших друзей танцами с деревенскими девушками. И не только у них, и не только так. Главное, чтобы это было от души…

Гитара оказалась у Марины, и она запела старинную английскую балладу:

– Ну что же, у нас неплохие дела,так выпей же с нами, красотка!И с ними была, и с ними пилаДжейн – Оловянная Глотка…