Немецкая классическая философия – один из теоретических источников марксизма
Шрифт:
В нашей популярной литературе и лекциях в высших учебных заведениях встречается иногда упрощенная характеристика немецкой классической философии, особенно же философии Гегеля. Некоторые авторы статей и лекторы выдвигают на первый план реакционные стороны учения Гегеля, игнорируя то, что сделало его философию одним из теоретических источников марксизма. Другие же, напротив, идут по пути некритического пересказа и восхваления немецких философов-идеалистов, оставляя в тени их реакционные взгляды. Такой односторонний, антиисторический подход к немецкой классической философии неправилен. Историю нельзя ни «улучшать», ни «ухудшать». Освещая отношение марксизма к предшествующим философским учениям, необходимо объективно, исторически-конкретно оценивать эти учения и видеть их действительное место в развитии общества.
Только научно правильная оценка выдающихся предшественников марксизма позволяет осмыслить величие научного подвига Маркса и Энгельса, понять созданное ими учение как величайшее достижение всей истории общественной мысли.
Исторические условия возникновения и развития немецкой классической философии
Классики немецкой философии являются идеологами немецкой буржуазии конца XVIII – первой половины XIX века. В своих произведениях они теоретически обосновывают
Невыгодное географическое положение германских государств (их отдаленность от Атлантического океана, ставшего в это время главным путем мировой торговли), многочисленные войны, в которые вовлекались немецкие государства, в особенности Тридцатилетняя война, опустошившая Германию, – все это еще более замедляло развитие капиталистического уклада в недрах феодального строя. «Никто, – говорит Энгельс об этом периоде германской истории, – не чувствовал себя хорошо. Ремесло, торговля, промышленность и земледелие были доведены до самых ничтожных размеров. Крестьяне, торговцы и ремесленники испытывали двойной гнет: кровожадного правительства и плохого состояния торговли. Дворянство и князья находили, что их доходы, несмотря на то, что они все выжимали из своих подчиненных, не должны были отставать от их растущих расходов. Все было скверно, и в стране господствовало общее недовольство. Не было образования, средств воздействия на умы масс, свободы печати, общественного мнения, не было сколько-нибудь значительной торговли с другими странами; везде только мерзость и эгоизм – весь народ был проникнут низким, раболепным, гнусным торгашеским духом. Все прогнило, колебалось, готово было рухнуть, и нельзя было даже надеяться на благотворную перемену, потому что в народе не было такой силы, которая могла бы смести разлагающиеся трупы отживших учреждений» [3] .
3
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 6 – 7.
Главным препятствием на пути капиталистического развития Германии была ее экономическая и политическая раздробленность. Как говорил один из немецких экономистов первой половины XIX века, многочисленные таможенные границы парализовали внутренние сношения различных частей Германии подобно тому, как веревки, перетягивающие живое тело, препятствуют кровообращению.
Французская буржуазная революция точно молния, употребляя выражение Энгельса, ударила по Германии. Часть немецких государств, граничивших с Францией, непосредственно испытала на себе освободительное влияние французской революции. Известно, что реакционные правительства, затеявшие войну против революционной Франции, потерпели поражение. Территория Германии стала ареной военных действий. «Французские революционные войска, – говорит Энгельс, – толпами прогоняли дворян, епископов и мелких князей…» [4] . В ходе этой войны королей-крепостников против республиканской Франции наглядно обнаружилась не только военная, но также экономическая и политическая слабость Германии. Эти войны нанесли сокрушительный удар немецкому феодализму и абсолютизму. Количество германских государств было сведено к нескольким десяткам, в ряде этих государств было введено буржуазно-демократическое законодательство. Необходимость буржуазных преобразований для преодоления отсталости Германии становилась все более очевидной.
4
Там же, стр. 8.
Известно, что немецкие буржуазные деятели восторженно встретили начало французской революции 1789 года.
Маркс характеризовал философию одного из представителей немецкой классической философии И. Канта, как немецкую теорию французской революции. Это указание Маркса полно глубочайшего смысла. Однако в дальнейшем, когда события привели к якобинской диктатуре, к революционному террору и поражению германских государств в войне с революционной Францией, те же буржуазные деятели стали ожесточенными противниками революции и радикальных буржуазно-демократических преобразований. Немецкая буржуазия, развивавшаяся на базе ремесленного и мануфактурного производства (крупных капиталистов в Германии почти не было в конце XVIII – начале XIX века) была, в определенной мере, связана с теми феодальными порядками, которые господствовали в Германии. Она выполняла заказы многочисленных княжеских дворов, заказы аристократов, обслуживала размещавшиеся в мелких городах военные гарнизоны, государственную администрацию. При весьма слабом развитии внутреннего рынка и крайне ограниченных возможностях торговли на внешнем рынке представители господствующих сословий и многочисленные чиновники многочисленных немецких государств оказывались обычно главными покупателями, с которыми, во всяком случае на первых порах, и было связано развитие немецкой буржуазии в каждом из этих незначительных немецких государств.
Немецкая буржуазия, не составлявшая вследствие раздробленности страны единого целого, была слабой, трусливой. Она готова была удовлетвориться теми половинчатыми реформами, которые начали осуществляться наиболее дальновидными представителями господствующих сословий. Так, в Пруссии была введена сравнительно либеральная организация муниципалитетов, крестьянам разрешили выкупать феодальные повинности, личная зависимость крестьян от помещиков формально была упразднена. Правда, все эти реформы, встретившие сопротивление реакции, вскоре фактически
Французские материалисты были глубоко убеждены в том, что без сознательного вмешательства в исторический процесс победа нового, буржуазного строя невозможна. Они не полагались на стихийный ход событий и все свои надежды возлагали на дело сознательного переустройства общества в соответствии с «требованиями разума и человеческой природы». Что же касается немецких идеологов буржуазного развития, то они, опираясь, в частности, на опыт передовых капиталистических стран, возлагали главные свои надежды на стихийный процесс, недооценивая вследствие слабости и консервативности немецкой буржуазии значение революционного преобразования общественной жизни. Такое отношение к задачам буржуазного преобразования Германии составляет одну из наиболее характерных особенностей немецкого, консервативного истолкования французской революции, свойственного, конечно, не одному только Канту. Характерно в этом отношении следующее утверждение Гегеля: «Я держусь убеждения, – писал он в 1816 году, – что мировой дух нашего времени скомандовал идти вперед; такая команда встречает отпор; это существо идет, как закованная в панцирь сомкнутая фаланга, неодолимо и так же едва заметно, как солнце, все вперед, не останавливаясь перед препятствиями». В этих словах Гегеля мы находим и признание неодолимости развития, и убеждение в том, что этот процесс совершается медленно, постепенно, «едва заметно». Отсюда понятно отношение Гегеля к французской буржуазной революции 1789 – 1794 годов. С одной стороны, он оценивает ее очень высоко, как «величественный восход солнца» и «наступление новой эпохи». С другой стороны, Гегель подчеркивает, что революция является выражением «субъективного духа», не сознающего, что сама действительность-де разумна, закономерна и развивается к высшему независимо и даже вопреки субъективной деятельности людей, пытающихся по-своему перестроить мир. Революция оказывается, по Гегелю, низшей формой исторического развития, соответствующей тому периоду истории, когда человечество еще не познало «мирового разума» и потому-де противопоставляет действительности свой субъективный разум. Высшей ступенью развития является, с этой точки зрения, согласие, примирение субъективного человеческого разума с действительностью, якобы воплощающей в себе объективный, абсолютный мировой разум.
В отличие от французских материалистов идеологи слабой, неспособной еще к завоеванию власти немецкой буржуазии конца XVIII – начала XIX века были идеалистами, создателями крайне абстрактных, умозрительных философских систем. И в этом также наглядно обнаруживалось отличие буржуазного развития Германии от развития капитализма во Франции, нашедшее свое выражение в немецком истолковании французской революции. Именно экономическая и политическая слабость немецкой буржуазии, ее страх перед решительными революционными выступлениями против феодализма (в том числе и против его господствующей идеологии – религии) получили свое закономерное выражение в идеалистическом характере учения Гегеля и его предшественников.
Что же в таком случае послужило исторической основой для развития прогрессивной стороны этих учений, диалектики? Для ответа на этот вопрос следует иметь в виду, что немецкие идеалисты конца XVIII и начала XIX века опираются на значительный исторический опыт буржуазного развития Европы, достижения предшествующей философии и новые данные научного развития.
Французская буржуазная революция, которую идейно подготовили французские материалисты (но они не дожили до нее), наглядно обнаружила, что общественная жизнь не есть нечто неизменное, всегда одинаковое, статическое. Социальные преобразования, осуществленные на протяжении XVII – XVIII веков, резкое изменение темпов общественного развития, капиталистический прогресс, умноживший в короткое время производство материальных благ в невиданных ранее масштабах, овладение такой могущественной силой природы, как пар, – все это не только сломало старый, в значительной мере застойный, характер общественной жизни, но и нанесло сильнейший удар связанным с ним представлениям. Если защитники реакционных феодальных отношений в Германии видели во всех этих громадных преобразованиях всемирно-историческую катастрофу, то идеологи буржуазного общества, напротив, оценивали всю эту бурную революционную эпоху, как нечто в высшей степени необходимое, благотворное, сознавая закономерность развития, прогресса. Однако слабость немецкой буржуазии проявлялась в том, что она идеалистически истолковывала исторический опыт эпохи буржуазных революций. Германия, как указывает Маркс, «сопровождала развитие новых народов лишь абстрактной деятельностью мышления, не принимая активного участия в действительных боях этого развития…» [5] .
5
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. I, стр. 408.
Историческими предшественниками немецкой классической философии являются такие выдающиеся мыслители, как французский философ и математик Р. Декарт, голландский материалист Б. Спиноза, немецкий философ и естествоиспытатель Г. Лейбниц, французский просветитель Ж. Руссо, французский материалист Д. Дидро. Философские учения этих мыслителей, хотя и носили в основном метафизический характер, все же содержали глубочайшие диалектические идеи. Маркс указывал, что философия Спинозы являлась одним из теоретических источников учения Гегеля. Энгельс подчеркивал, что Руссо за 20 лет до рождения Гегеля высказал глубокую догадку относительно диалектического характера отрицания в процессе развития. В.И. Ленин отмечал наличие глубоких диалектических идей в философии Лейбница.