Немецкие крылатые выражения
Шрифт:
…Там, где нельзя больше любить, там нужно пройти мимо!
По-новому верит он завтра, а послезавтра – вновь по-другому. Стремительны чувства его, как и толпы, и так же переменчивы настроения.
Убожество в любви охотно маскируется отсутствием достойного любви.
У одних раньше стареет сердце, у других – ум. Иные бывают стариками в юности, но кто поздно юн, долго остается таким.
Счастье мужчины зовется
Такими хочу я видеть мужчину и женщину: его – способным к войне, ее – к деторождению, но чтобы оба они могли танцевать – не только ногами, но и головой.
Такой совет даю я королям, и церквам, и всему, что одряхлело от тяжести лет и ослабло в добродетели: дайте ниспровергнуть себя!
И вы снова вернетесь к жизни, а добродетель вернется к вам!
У одного одиночество – это бегство больного, а у другого – бегство от больных.
У покорности самая жесткая шкура.
Хороший брак покоится на таланте к дружбе.
Человек, ни разу еще не думавший о деньгах, о чести, о приобретении влиятельных связей, о должности – да разве может он знать людей?
…Человеческое общество – это попытка, это долгое искание; ищет же оно того, кто повелевает!
Чем свободнее и сильнее индивидуум, тем взыскательнее становится его любовь.
Стоит нам только на один шаг преступить среднюю меру человеческой доброты, как наши поступки вызывают недоверие. Добродетель покоится как раз «посередине».
Стремление к стаду древнее, чем притяжение собственного «Я»: и покуда добрая совесть означает волю стада, лишь дурная совесть скажет «Я».
Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.
Что хорошо? Все, что повышает чувство власти, волю к власти, власть в человеке. Что дурно? Все, что происходит из слабости.
Этот страх, древний и изначальный, ставший, наконец, утонченным и одухотворенным, теперь, как мне кажется, зовется наукой.
Познающий неохотно погружается в воду истины не тогда, когда она грязная, а когда она мелкая.
Не через взаимную любовь прекращается несчастье неразделенной любви, но через большую любовь.
Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки – что есть добро и что есть зло; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его. Многое, что у одного народа называется добром, у другого слывет позором и поношением… Многое из того, что здесь именуется злом, там облекалось в пурпур почестей.
Поистине всегда влечет нас ввысь – в царство облаков: на
Каждый миг начинается бытие; вокруг каждого «здесь» вращается кольцеобразное «там». Середина – повсюду. Путь вечности – кривая.
Каждый поступок продолжает созидать нас самих, он ткет наше пестрое одеяние.
Каждый поступок свободен, но одеяние необходимо. Наше переживание – вот наше одеяние.
Братья мои, любить дальнего, а не ближнего призываю я вас.
Всегда замечал я, что супруги, составляющие плохую пару, самые мстительные: они готовы мстить всему миру за то, что уже не могут расстаться.
В сознательной любви женщины есть и внезапность, и молния, и тьма рядом со светом.
Ты хочешь, чтобы тебя оценивали по твоим замыслам, а не по твоим действиям? Но откуда же у тебя твои замыслы? Из твоих действий!
У актера есть дух, но мало совести духа.
Он всегда верит в то, посредством чего заставляет уверовать и других, – он верит в себя самого!
Я не понимаю, к чему заниматься злословием. Если хочешь насолить кому-нибудь, достаточно сказать о нем какую-нибудь правду.
Тот, кто ответил себе на вопрос: «Зачем жить?» – сможет вытерпеть почти любой ответ на вопрос: «Как жить?»
Требование человека, чтобы его полюбили, есть величайшее из всех самомнений.
Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел!
Ты молод и мечтаешь о ребенке и браке.
Но ответь мне: таков ли уже ты, чтобы иметь право желать ребенка? …Преодолел ли ты самого себя, повелитель ли ты своих чувств, господин ли своих добродетелей? …Или в желании твоем говорит животное и потребность природы твоей? Или одиночество? Или недовольство собой?
Тысячами мостов и тропинок пусть стремятся люди к будущему, и все сильнее должна произрастать между ними вражда и неравенство: так внушает мне великая любовь моя. Призрачные образы и символы пусть изобретут они во вражде своей, и величайшее сражение состоится тогда между ними.
Я хожу среди народа и держу свои глаза открытыми: люди не прощают мне того, что я не завидую добродетелям их.
Я люблю храбрых: но недостаточно быть рубакой, нужно еще знать, кого рубить! И часто больше храбрости бывает в том, чтобы удержаться и пройти мимо: и сохранить себя тем самым для более достойного врага!
Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного.