Немое Заклинание

Иванников Николай Павлович

Я вопросительно повернулся к секретарю, но он уже плотно закрыл за мной двери. Тогда я проследовал к столу и остановился на почтительном расстоянии от хозяина кабинета. Нарочито звонко щелкнул каблуком, дабы привлечь к себе внимание. Поклонился.

Хардинер покосился на меня и вздохнул.

— Рад видеть вас в добром здравии, господин Сумароков, — сказал он по-русски. — Как вам спалось нынче ночь в нашем славном Сагаринусе?

— Спасибо, не очень, — ответил я. — Все время одолевали разные мысли.

— «Мыслю эрго существую»! — вольно процитировал

Декарта Хардинер.

— Не стану спорить, — согласился я. — Но порой ночью желательно просто спать, а не думать о вещах неприятных и даже ужасных. Как о четвертовании, например.

— Целиком с вами согласен! — Хардинер оттолкнулся от спинки кресла и одним движением поднялся на ноги. Прошелся вдоль стола, поглаживая подбородок. — Однако ответьте мне на один вопрос, господин Сумароков: как далеко вы готовы зайти, чтобы спасти своего товарища от нежных рук палача?

Что-то очень нехорошее послышалось мне в его голосе. Но в словах этих явственно читалось стремление поторговаться, а значит за жизнь Генриха Глаппа уже была назначена какая-то цена. Вопрос был лишь в том, смогу ли я ее потянуть.

— У себя на родине, — ответил я маркграфу, — я состою на государевой службе, сыщиком сыскного приказа. И основной моей обязанность является борьба со всякого рода незаконными проявлениями. Находясь в Великом княжестве Сагарском, я не собираюсь отступать от своих принципов и что-то предпринимать в нарушение местных законов. Это все, что я могу ответить на ваш вопрос, ваше сиятельство.

Я поклонился. Хардинер хмыкнул, покосившись на меня. Спросил, почти на разжимая при этом зубов:

— Если уж вы столь дорожите своими принципами, господин сыщик сыскного приказа, то объясните мне, с какой целью вы со своим напарником — мсье Завадским, кажется? — не далее, как полчаса назад вошли в покои принцессы Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской? Или же вы полагали, что коль сделали это тайно, то никто не сможет об этом прознать?

В груди у меня так и похолодело. Выходит, кто-то все же заметил, как мы с Кристофом заходили в комнату принцессы? Надо же как быстро здесь работают доносчики!

Но я ни единым движением не выказал своего смятения. Однако, мне следовало все объяснить Хардинеру таким образом, чтобы у него не возникло ни малейшего сомнения в нашей с Кристофом добропорядочности. И сделать это надлежало немедленно.

— Мы с мсье Завадским загодя прибыли во дворец на аудиенцию к вашему сиятельству, — медленно начал я, тщательно подбирая каждое слово. — У одной из комнат мы услышали, как за дверью плачет некая девушка. Как люди благородные, мы не могли просто пройти мимо, и решили выяснить, не можем ли мы чем-то помочь. Мы и не предполагали, что встретим там принцессу Ангальт-Цербстскую. Она, как и всякая порядочная девица, слезами провожала свою прежнюю жизнь, чтобы стать супругой Великого князя Ульриха уже без всяких сожалений! Убедившись в полной безопасности принцессы, мы с мсье Завадским удалились.

Хардинер смотрел на меня с изрядной долей удивления.

Потом коротко хохотнул. Хохотнул еще раз. И, наконец, зашелся в заразительном смехе, держась при этом за живот и вздрагивая всем телом. Продолжалось это изрядное количество времени, так что я в конце концов не удержался и тоже принялся хохотать вместе с маркграфом. А внутренне силился понять, что же такого смешного он нашел в моих словах.

Хардинер между тем подошел к одному из многочисленных окон, слегка отодвинул в сторону занавес и поманил меня рукой:

— Подойдите, господин сыщик. Смелее.

Я сразу же перестал смеяться и выполнил его просьбу.

— Посмотрите вон туда…

Маркграф пальцем указал за окно, где с десяток рабочих уже заканчивали сколачивать из длинных досок какое-то сооружение. Нехорошее предчувствие сдавило мне сердце.

— Вам известно, что это такое, господин Сумароков? — спросил Хардинер.

Я покачал головой.

— Не могу знать, ваше сиятельство…

— Это эшафот! Сегодня на нем казнят герра Глаппа за покушение на честь княжеской особы. Я мог бы отменить казнь, но я не стану этого делать. И знаете почему?

Я с трудом переглотнул. В миг пересохшее горло так и обожгло, будто огнем. Спросил глухо:

— Почему?

— Потому что я тоже состою на государственной службе, и у меня тоже есть принципы, господин сыщик! И не в моих принципах отменять принятые решения. Если я хоть раз позволю себе подобную слабость, мои многочисленные враги немедленно решат, что я и вовсе утратил всякую волю, что мною можно вертеть, как заблагорассудится… А это не так. Поэтому хотим ли мы с вами того или нет, но ваш друг сегодня будет казнен. Впрочем, Великий князь проявил милость, и все действо обойдется без унизительных дубовых веток и отрезанных чресел. Его просто четвертуют.

Ну вот и все. Тон маркграфа говорил сам за себя: никакие возражения приняты не будут. Все уже решено окончательно и бесповоротно.

— Тогда к чему был ваш вопрос о том, на что я способен во имя дружбы? И как далеко могу зайти в этом? — я говорил так глухо, что с трудом слышал самого себя.

— Насколько мне известно, герр Глапп вам вовсе не друг, — Хардинер отпустил занавес и отошел от окна. — Просто попутчик, которого вы впервые в жизни увидели пару дней назад. Пройдет еще два-три дня, и вы забудете о нем, как будто его никогда и не было… Но вот как быть с мсье Завадским?

Сердце мое так и ухнуло куда-то в желудок, сорвавшись с насиженного места одновременно с глухим ударом.

— А что не так с мсье Завадским? — спросил я. Голос мой стал сиплым, почти не слышным для меня самого.

Но маркграф, похоже, все же расслышал мой вопрос совершенно отчетливо.

— Ваш Кристоф вбил себе в голову, что влюблен в нашу юную принцессу, и теперь не представляет себе жизни без нее. Более того: этот мальчишка и принцессу заставил думать, что она тоже в него влюблена. И все это случилось буквально накануне ее свадьбы с Великим князем Ульрихом…