Немое Заклинание
Шрифт:
— Может быть он просто решил использовать нашего аспиранта, чтобы решить свои проблемы с этой тварью? — предположил Гантимуров. — Просто так совпало?
— Не слишком ли странное совпадение, вам не кажется? — качая головой, произнес Амосов. — Впрочем, ладно, — он махнул рукой. — Думаю, больше нет смысла задерживать Алексея Федоровича, ему явно хочется скорее попасть домой, к своей милой кузине… Не так ли, аспирант? — поинтересовался он с усмешкой.
Я только качнул головой в знак согласия, на большее не имея сил. И с трудом поставил себя на ноги.
— Держишься? —
— А вы предлагает отнести меня на ручках? — едва ворочая языком, поинтересовался я.
Амосов хохотнул.
— Вы посмотрите, господа, он еще находит в себе силы шутить! Молодца, молодца, я не ошибся в тебе… Кстати, ты уже знаешь, какие у нас тут печальные события произошли?
— Вы про убийство императора? Наслышан.
— И что об этом думаешь? Ты же у нас сыщик! Расследуешь дело Румянцева, а тут картина один в один нарисовывается. Есть какие-то версии?
Я сделал несколько тяжелых шагов к выходу, но у самой двери остановился, придержался за ручку и медленно повернул голову к куратору.
— Мне не нужны версии, — глухо ответил я. — Потому что я и так все знаю…
Амосов с недоуменным видом развел руки в стороны. Князь Павел Семенович вытащил изо рта трубку и склонил голову набок, глядя на меня с неподдельным интересом.
— Поясни, аспирант, — едва ли не вкрадчиво сказал куратор.
— Все очень просто, — ответил я, с большим трудом заставляя себя шевелить языком. — Светлейший князь Черкасский подсадил в камергера Лефорта свою сущность и заставил его застрелить императора, а затем и покончить с самим собой. Но прежде светлейший князь отрепетировал это действо на ассамблее у Бахметьева, подсадив свою сущность в графа Румянцева. Вышло не очень гладко, но светлейший наверняка учел ошибки, заставляя камергера Лефорта стрелять в государя…
Я говорил эти слова и видел, как меняются лица присутствующих. Рты у них приоткрылись, а глаза округлились. Сначала их мимические мышцы пытались изобразить какие-то гримасы — недоверие, сомнение, а может быть даже и презрение к моим словам. Но очень быстро вся эта череда чувств сменилась одним единственным — глубочайшим изумлением.
А я между тем продолжал говорить — очень медленно, глухо:
— Император после себя не оставил наследника. Маги в России уже давно вне закона, никто из оставшихся не сможет достойно бороться за власть. Отныне управлять всем будет сам светлейший… Это государственный переворот, господа. И мы вряд ли что сможем с этим поделать.
Сказав эти слова, я покинул комнату, чувствуя на своей спине удивленные взгляды.
Во дворе кто-то из слуг подвел мне коня. Уже наступило ночь, но темно не было, однако, несмотря на это, я ощущал себя словно в потемках. Мало что видел, да и слышал едва-едва. Меня качало как пьяного, и в какой-то момент, чтобы не упасть, мне пришлось придержаться за Снежку. Кое-как вставил ногу в стремя, попытался забросить себя в седло, но у меня ничего не вышло, и я все-таки рухнул, повиснув одной ногой в стремени.
Чьи-то заботливые сильные руки тут же
— Тебе помочь, барин? А то давай экипаж запряжем, да сами домой доставим? Не приведи господь с лошади упадешь, да шею себе свернешь…
— Обойдусь, — буркнул я. Намотал на кулак поводья и вышел со двора, ведя за собой Снежку.
Поначалу я буквально заставлял себя делать каждый шаг и думал порой: «Если сейчас упаду, то уже не смогу подняться». И только крепче сжимал поводья.
Но вскоре я понял, что шаги мои становятся все увереннее, все быстрее. Да, меня все еще качало, но уже не столько от слабости, сколько от головокружения, которое пока не желало меня оставлять. Потому я и не торопился садиться в седло. Уж больно высоко падать.
Свернув в очередной раз в какой-то узкий мрачный проулок, я увидел стоящих прямо поперек дороги троих человек. Лиц их было не разобрать, видны были только силуэты, но и они не предвещали ничего хорошего.
Впрочем, мне было плевать. Я шел домой. Я шел к Катерине. К своей Като…
— Прочь… — глухо сказал я, когда поравнялся с этими темными незнакомцами.
Они не ответили, только хмыкнули и очень неохотно расступились. А я пошел дальше. И сразу услышал в спину:
— А ты не торопись, барин! Мы еще с тобой не закончили!
Я остановился, неторопливо смотал с кулака поводья и обернулся. Эти трое стояли в нескольких шагах от меня, в ряд, и я вдруг совершенно отчетливо увидел их лица, хотя в проулке было достаточно темно. И я понял, что они готовы меня убить, и это их нисколько не смущает, поскольку было для них делом обычным, будничным. Воткнуть нож в живот случайному прохожему не составило бы ни для одного их них никакого труда.
Они просто выжидали подходящий момент.
— Лошадка у тебя больно красивая, барин. Да и кошелек поди не пустой…
— Пошли прочь, — все так же глухо повторил я.
— Сейчас пойдем, — заверил меня самый старший, с округлой бородой, в которой застряла шелуха от семян подсолнуха. — Лошадку твою заберем, и пойдем. Ты уж не серчай на нас, барин.
Он шагнул вперед, ко мне, одновременно с этим достав из-под одежды широкий нож. Каким-то образом я даже смог рассмотреть на его лезвии так и не отмытые следы чьей-то крови.
Ох, зря они это затеяли! Не нападать на меня с ножом им было нужно, а бежать прочь сломя голову, прятаться по зауглам да кюветам.
А ведь я даже шпаги не достал. Я просто поднял руку с растопыренными пальцами, а затем резко сжал их в кулак. И человек с ножом тоже моментально весь сжался, сломался, смялся, как скомканный лист бумаги. Кровь веером брызнула из лопнувшей плоти, залив с головы до ног его сообщников.
А он не успел издать ни звука, так и рухнул наземь бесформенным куском мяса.
— Ты чего это? — растерявшись, пробормотал один из сообщников. — Ты чего это, барин?
Я лишь вяло махнул на него ладошкой, но из пальцев моих метнулись тонкие светящиеся струны и моментально разрезали его на несколько дымящихся частей. И они, уже каждая по отдельности, опали на дорогу.