Немой Голос

Минский Василий

Выйдя из ванной, он обнаружил девушку откинувшейся в кресле, закинув ногу на ногу, совершенно обнаженной и медленно курящей сигарету. В тусклом свете ее бледная кожа переливалась перламутром. Маленькая грудь вздымалась, при каждом вздохе хозяйки. Заметив мужчину, та встала, продолжая курить и плавно подошла к нему. Прильнув к его телу, она поделилась с ним сигаретой. И он чувствовал в этом больше интимности, нежели в любом поцелуе или ласках. Затянувшись, он обнял ее, подхватил на руки и понес в сторону кровати.

Он нежно исследовал каждый уголок ее тела, испещренного шрамами, порезами, синяками и ссадинами. Они казались ему

такими чужеродными, ведь не должно тело молодой девушки иметь на себе таких отметин жестокой жизни. Он гладил ее, нашептывая слова любви. С каждым словом дыра в сердце мужчины будто бы становилась все меньше и меньше, пока полностью не была занята теплом чужого тела. Ее изящные руки обвили его шею, приглашая к поцелую. Он не сопротивлялся, напротив, плыл по течению, не зная, куда оно его приведет.

Он гладил ее по шее, нежно коснулся щеки. Ее темные очки, с которыми она не желала расставаться даже в минуты близости, будто выдергивали его из неги. Ему так захотелось наконец стащить их с нее, увидеть блеск глаз и полностью раствориться в вожделении. Он сделал это в порыве страсти, не имея больше возможности бороться с искушением, отбросил их в сторону. Очки с характерным звуком упали на пол. А он так и замер, не в силах сказать ни слова.

На него смотрели два черных импланта, которые занимали все пространство глазных впадин. Они состояли из многочисленных металлических зубчатых колесиков, будто в старинных часах, которые медленно и плавно двигались, словно тикали внутри времени. Зрачки, стеклянные, ярко-голубые, светились изнутри, дополняя общую зловещую и таинственную картину.

Девушка замерла, дыхание ее, казалось, совсем остановилось. Глядя ему теперь глаза в глаза она тихо прошептала:

– Прости, Иван, - сказала она с ужасным асторским акцентом.

Глава 2. Часть 1

В переполненном полевом лазарете творился сущий ад. В палате, на жестяных койках без матрасов, кричали десятки человек. Один же тихо плакал и безрезультатно звал врача. Взрывом у него оторвало левую руку. Рана, которую ему наспех перевязали боевые товарищи, казалась Йозефу Фишеру слишком серьезной, он отказался иметь с ним дело. Солдата слишком долго несли до госпиталя. Хирург понимал, что это будет пустой тратой драгоценного времени, за которое он сможет помочь другим. Этот человек уже был заочно мертв. Надо было лишь соблюсти формальности и освободить койку для тех, кого можно было еще спасти.

Воздух был пропитан сыростью, потом, гноем, едкими лекарствами и смертью. Периодически заходили санитары, выносили только что прооперированных и заменяли ими мертвецов. Морфина на всех не хватало, а потому многие попросту умирали от невыносимой боли.

За окнами грохотала канонада асторских артиллерийских орудий. Звенели зенитки, трещали станковые пулеметы и дополняли эту какофонию убийства винтовочные выстрелы и взрывы гранат. За сутки продвижения славитанских войск, они оказались слишком близко к фронту. Однако из штаба не посылали никакого приказа для их передислокации. Времени не было. Они должны были работать до последнего.

Лаура, молодая медсестра, бегала между койками, отыскивая тех, у кого были хоть какие-нибудь шансы на спасение. Меняла повязки, а некоторым счастливчикам, носившим звания унтер-офицеров, даже ставила уколы.

Еще только недавно учившаяся

на втором курсе медицинской академии в провинциальном городке, для которой война была слишком далеко, она была мобилизована в начале прошлого года. Как и многих с ее потока, ее распределили между несколькими госпиталями по всему участку южного фронта. Здесь шли постоянные бои, смещавшие линию окоп то в одну, то в другую сторону, не более, чем на один километр. Выжженная земля, расколотые и искореженные деревья уже давно не вызывали у нее никаких чувств, как и плачущие, кричащие, молящие и умирающие солдаты. Как говорил ей Йозеф – всем помочь невозможно. Нам лишь нужно спасти тех, кто сможет и дальше сражаться. Возиться с инвалидами никто не хотел.

Такое расчетливое отношение к человеческим жизням не могло не сказаться на душевном состоянии девушки. Поначалу, она часто плакала от бессилья над очередным умершим в муках солдатом или офицером; проводила бессонные ночи в обнимку с подушкой, в которую не ревела, а орала в исступлении. Затем, начала много пить, доходя до беспамятства. В моменты затишья они собирались небольшой группой санитаров и медсестер и пили разбавленный с водой спирт, предназначавшийся для раненных. В один из таких вечеров кто-то предложил ей сигарету. Она всегда отказывалась, но в этот раз, глядя на своих товарищей, находивших в куреве спасение, Лаура не устояла. И теперь, каждый раз, когда ей выпадала минутка, когда не нужно было делать перевязки и носиться с горящей головой по палате, она курила прямо в комнате. В ней и так было не продохнуть, так что запах дыма просто растворялся в других, менее приятных, запахах.

Санитары занесли очередного калеку, у него было раздроблено бедро, белые осколки костей торчали во все стороны. Это был молодой парень, не больше двадцати лет с засаленными светлыми волосами и начавшими тускнеть серыми глазами. Он сжимал в руках коробку с противогазом, не давая санитарам отнять ее. Искоса взглянув на него, она отрицательно помотала головой. Мужчины вынесли его в коридор, свободных мест не было. Дальше пусть Йозеф решает его судьбу. Он был сейчас в операционной и вряд ли бы успел спасти его.

Фронт между тем, приближался с непоколебимостью линейного броненосца. Звуки разрывающихся снарядов разного калибра звучали все ближе, наводя страх на обитателей лазарета. Крики усиливались, морфина больше не было.

– Что там с отступлением? – Лаура схватила за рукав пробегавшего мимо санитара, - Мы тут все подохнем!

– Глухо, - бросил ей высокий широкоплечий здоровяк в грязном белом халате, - Ни одной весточки из штаба.

– Что говорит Йозеф? – с надеждой спросила медичка, глядя мужчине прямо в глаза.

– Ничего не говорит, он сейчас на операции, как закончит – можешь сама попробовать его поймать, - он побежал дальше по коридору.

Здание начало ощутимо подрагивать, стены и пол сотрясались от ежесекундных толчков. Никогда еще она не была так близко к фронту. В коридоре было полным-полно раненых, раскиданных то тут, то там. Кто-то плакал, прислоненный к стене, кто-то в агонии лежал на полу, так и не дождавшись врача. Достав из кармана халата пачку сигарет, Лаура закурила. Йозеф говорил, что дым прогревает легкие и даже рассказывал об его терапевтическом лечебном воздействии. Медсестре же сейчас он помогал хоть на мгновение собрать мысли в кучу и не присоединиться к умалишенным, обескровленным солдатам.