Немые и проклятые
Шрифт:
— Кажется, читал.
— Не знаю, как я мог забыть название. Роман даже рекомендовали на Нобелевскую премию… Это, конечно, из Макбета, — пояснил Ортега. — Когда Макбет убивает короля, он приходит к жене с окровавленными кинжалами, которые должен был подложить в комнаты слуг, но не в силах этого сделать. Леди Макбет в ярости велит ему идти обратно. Он отказывается, ей приходится идти самой. Когда она возвращается, то говорит мужу:
«Руки у меня
Того же цвета, что твои, но, к счастью,
Не столь же бледно сердце». [20]
Ей
— Понятия не имею, Пабло.
Ортега сделал пару глотков вина, оно потекло с губ. Красные капли упали на белую рубашку.
— Ха! — сказал он, глядя на рубашку. — Знаете, что это? Это такой киношный прием. Такое случается только в кино и никогда в реальной жизни. Как… ну, подскажите, их, должно быть, сотни… я сейчас не могу вспомнить.
20
Перевод Ю. Корнеева.
— В «Охотнике на оленей», [21] например.
— Не помню…
— Молодые люди женятся, парня отправляют служить во Вьетнам. Они пьют красное вино из двойного кубка, и вино капает на ее подвенечное платье. Это прообраз…
— Да, да, да. Это прообраз чего-то ужасного, — закивал Ортега. — Конфуз на приеме. Отбеливание при стирке. Жуткие, жуткие вещи.
— Можно показать вам фотографии?
— Прежде, вы имеете в виду, чем я утрачу связь с внешним миром?
21
Фильм режиссера Майкла Чимино (1978). В главных ролях — Роберт де Ниро, Мэрил Стрип, Джон Сэвидж и др. Отмечен пятью «Оскарами».
— Ну… да, — честно сказал Фалькон. Ортега преувеличенно громко захохотал.
— Ты мне нравишься, Хавьер! Очень. Мне не многие нравятся, — признался он и уставился на темный луг и неосвещенный бассейн. — На самом деле… я никого не люблю. Я понял, что люди, с которыми я общался… ничтожества. Как по-твоему, это удел всех знаменитостей?
— Слава притягивает людей определенного типа.
— Льстивых, раболепных, почтительных, лживых лизоблюдов, ты хочешь сказать?
— Франсиско Фалькон их ненавидел. Они напоминали о его мошенничестве. Напоминали, что единственное, чего он желал больше славы, — это истинный талант.
— Мы хотим, чтобы любили нас самих, а не тех, кем мы прикидываемся… Или в моем случае, всех тех, кем я прикидывался, — сказал Ортега, у которого к этому времени прибавилось в голосе драматизма. — А что, если я умру, упаду на пол и все персонажи, которых я изображал, хлынут из меня сбивчивым бормотанием, пока не наступит тишина? Останется лишь оболочка, и ветер унесет ее.
— Вряд ли, — улыбнулся Фалькон. — Вам придется сильно похудеть, чтобы стать оболочкой.
— Просто слои, — не слушая, продолжал Ортега. — Помню, Франсиско сказал: «Пабло, на самом деле лук — ничто.
— Да, Франсиско был большой знаток лука, — сказал Фалькон. — Человеческие существа ненамного сложнее. Стоит их узнать…
— И что находишь? — спросил Ортега, маячивший перед Фальконом в тревожном предвкушении.
— Нас определяет то, что мы скрываем от мира.
— Бог мой, Хавьер, — бормотал Ортега, делая огромный глоток из бокала. — Знаешь, ты все-таки должен попробовать вина. Славное вино.
— Пабло, фотографии, — напомнил Фалькон.
— Ну давай, и забудем.
— Вы сказали, что к Веге в ночь шестого января приезжали двое русских, — Фалькон выложил фотографии. — Это были они?
Ортега взял снимки и принялся искать очки.
— Я сегодня не видел ваших собак, — вдруг вспомнил Фалькон.
— Ой, они свернулись в своем гнезде и спят. Хорошая жизнь… собачья, — сказал Ортега. — Я ведь не показывал тебе свою коллекцию?
— В другой раз.
— А меня определяет не то, что я прячу, а то, что я демонстрирую миру, — Ортега указал на маски, статуэтки, картины, которые стояли на столах и у стен. — Знаешь, как можно смертельно обидеть коллекционера?
— Сказать, что тебе не нравится какая-нибудь картина?
— Нет… что тебе нравится одна конкретная картина, — покачал пальцем у носа Хавьера Ортега. — У меня есть рисунок Пикассо. Ничего особенного, но не узнать невозможно. Я делю людей, которым показываю коллекцию, на две группы. Те, кто тянутся к Пикассо со словами: «А вот эта мне нравится», — и те, кто понимает, что коллекция — одно целое. Вот, Хавьер, я предостерег тебя от конфуза.
— Я не забуду упомянуть, как сильно мне понравился Пикассо.
Ортега схватил очки с таким ревом, будто выиграл Кубок Европы, и водрузил их на нос.
— К Пикассо тянутся те, кого влечет слава. Ничего другого они не видят.
— А были такие, кто воспринял коллекцию как целое и счел…
— Никакой? — закончил Ортега. — Ни у кого не хватило духу сказать это мне в лицо. Но были, я знаю, что они так думали…
— В любом случае замечательно, что у вас хватило смелости выразить в коллекции самого себя. Все хорошее и плохое. Нам всем есть чего стыдиться.
— Хавьер, ты должен ее рассмотреть, — нетерпеливо сказал Пабло. — Коллекцию актера.
Он вгляделся в фотографии и подтвердил, что двое на снимках — те самые русские, что приезжали к Веге в январе. Он отдал снимки Фалькону и снова наполнил бокал. Ортега сосал свою сигару, которую так и не раскурил. Пятна вина на рубашке расползлись от пота.
— Помните, мы утром говорили о Себастьяне? — спросил Фалькон. — Вы уже подумали о моем предложении?
— Да.
— Психолог, о котором я говорил, — женщина, Алисия Агуадо. Она необычный человек.
— Чем?
— Прежде всего, она слепая, — начал Фалькон и рассказал Ортеге про ее странную китайскую методику: она «читает» эмоции по частоте и наполнению пульса. — Я объяснил ей ваше беспокойство по поводу Себастьяна, но она думает, что вам необходимо встретиться. Хотя Алисия понимает, что знаменитости не любят чужаков.