Ненаместные

Эйта

Бинка с камня просто рухнула. Кулем.

– Ты знал?
– Спросила она, дрожащими руками примериваясь, куда накладывать повязку.

"Вот ведь дура", - почти ласково подумал Данга.

Он наконец-то смог вылезти из воды и даже забрал из рук Бинки бинт. Помнил, как она его в такой же трясучке заматывала, как мумию в туалетную бумагу на день всех Мертвых.

Первым делом стоило заняться Бууровым плечом: раны на спине Умарса, вроде бы не очень глубокие.

– Выплюни ухо-то!
– Насмешливо

предложил Данга, недосчитавшись у бывшего помощника мочки.

Конечно, он не ожидал, что эти двое так озвереют. Он вообще такой глубокой трансформации у хищников раньше не видел. Чуть не поседел тут. А может и поседел - хоть проси глупую подружку найти седые пряди в светлых волосах...

– Я...
– Протянул Умарс растерянно, а потом добавил, так решительно, будто в пропасть прыгает, - вожак.

– Правда.
– Согласился Данга.

Адреналин потихоньку кончался, и он уже ощущал все прелести мокрой одежды на холодном осеннем ветру. В кроссовках противно хлюпало.

– Могу что угодно.

– Ага.

Буур обиженно сопел. Не разревелся он только потому, что Бинка смотрела, это точно.

– Я распускаю вашу окосову стаю.

Данга опешил.

– Что?

– Распускаю стаю.
– Твердо повторил Умарс.

Данга уронил бинт. Он подумал, что сейчас сам на него набросится, сам! Рванул. Бинка повисла на руках, повалила, встала между.

– Он имеет право, - тихо сказала она, - ты же помнишь правила.

"У меня стадо!" - хотел сказать Данга.

"Поодиночке они не выживут!" - хотел добавить.

– Урод, - сказал.

Безразлично. Устал очень. Сгорбился на песке.

– Делай что хочешь.
– сказал.

Умарс отодвинул Бинку, сел с Дангой рядом.

– Ну, врежь мне, если надо, - предложил он, - но так же вечно не получилось бы. Сам понимаешь.

– Понимаю, - согласился Данга.

– Сегодня ты успел с водой, - добавил Умарс после долгого молчания, - спасибо. Мог не успеть. Потом когда-нибудь. Пора.

– Не тебе решать, - огрызнулся Данга.

– Я вожак.

Никогда Данга еще не чувствовал такой опустошенности. Даже неминуемая волна подросткового кризиса больше не пугала его так сильно, нашлась вещь пострашнее: он не хотел, до боли не хотел встречать ее один.

Без стаи.

Бинка завязала аккуратный узелок, откусила заострившимися зубами бинт. И когда научилась?

Буур скосил па повязку глаза. Встал. Пошел... наверное, искать ботинки.

– Я подогнала лодку вчера, - сообщила она, садясь рядом, - как чуяла.

– Угу, - согласился Умарс.

– И протянула трос на левый берег, пока вы с правого канителились, - добавила Бинка.

Нет, не дура. Может, и не семи пядей во лбу, но предусмотрительная. Положиться можно.

Данга не умел долго сидеть в унынии. Он вскочил, взрывая ногами

песок, посмотрел на кроссовки:

– Окос!

Ну конечно, они не пережили его резкой трансформации, и теперь сполна зачерпывали песок вместо каши. Жаль. Хорошие были кроссовки. Он надеялся, что парой дыр обошлось. Очередных.

Давно пора было новые купить.

– Ладно, вожак, тебе помочь дойти?
– Спросил он насмешливо, - По себе знаю: потом ноги не держат.

– Сам уж, - Сказал Умарс, отряхиваясь от песка типичным кошачьим жестом.

Раньше Данга не замечал в нем таких повадок. Ну да внутренний зверь один раз вышел - и возьмет свое, чему тут удивляться? Можно придумать мелким сказку: раздразнил лягушонок тигра, на медведя натравил. А тигр обиделся - и лишил лягушонка власти...

Так себе сказка, но все равно вся тройня дрыхнет, не просыпаясь - трансформационные перестройки они такие.

Сам он дурак. Знал же - добром не кончится. Как будто смелого и уверенного в себе Умарса легко контролировать, ага. Зачем затеял?

– Тогда ты меня доведи, - попросил-приказал, и признался будто бы по большому секрету, - до сих пор колени дрожат. Психи. Оба.

И, не дожидаясь ответа, оперся на плечо Умарса. То, которое поцелее. Данга не совсем изверг, но и прощать просто так - не собирался.

Если котенок думает, что так просто от него отделается, то пусть мечтает дальше. Сказка номер два: лягушонку понравилось дразнить тигра.

И что потом?

Самому интересно.

Глава 7

Яйла выглядела куда моложе, чем Жаннэй ее представляла.

Жаннэй довелось повидать немало матрон, обустраивающих жизни своих и чужих сыновей и дочерей на свой вкус. Любой может сказать нечто вроде "стерпится-слюбится", но только они умеют выговорить это так, чтобы слова звучали одновременно и гарантией, и угрозой.

И, несмотря на свою иллюзорную молодость, Яйла в полной мере обладала этим умением. Ее мягкий мелодичный голосок оборачивался холодным стальным лезвием, когда она хотела выделить особо важную мысль.

Лицо Яйлы совершенно не шло к ее чуть суетливым манерам. Это кукольно-красивое треугольное личико, форма которого только подчеркивалась идеально уложенным каштановым каре, было будто списано с иконы. Такое же строгое, сочувственное и спокойное. Настолько неподвижное, что Жаннэй могла об заклад побиться: здесь не обошлось без пластики.