Ненаследный князь
Шрифт:
— Ридикюль верните. У меня там вязание.
…а по весу и не скажешь. Хотя, может, она, подобно древней Бяловецкой панне, кольчугу вяжет…
— Не лезь! — прошипел верховой, тесня Лихослава жеребцом. К слову, жеребчик был славным, восточных кровей, оттого и норова горячего. Получив кружевным зонтом по морде, он оскорбился и, тоненько взвизгнув, поднялся на дыбы. И пока верховой пытался с жеребцом сладить, Лихослав его на землю и ссадил…
…когда дорогу заступил господин в черном, Евдокия сначала не поняла, что происходит, и шагнула влево, но господин маневр повторил…
— Извините, —
Кто-то схватил за косу…
— Не дергайся, — прошипели, дыхнув в лицо чесночною подливой. — Это похищение.
— Хорошо, что не ограбление. — Евдокия ответила машинально.
— Почему?
— Не люблю расставаться с деньгами.
И сказала, между прочим, чистую правду, но тип захохотал, и к вони чесночной подливы добавились характерные ноты пива… кажется, темного…
— Не дергайся, мышка, — посоветовали Евдокии и за косу дернули. А вот этого делать не следовало, потому как к волосам Евдокия относилась с величайшим трепетом, и не для того по утрам час на вычесывание тратила, чтобы всякие тут жирными руками хватались.
— Пусти. — Косу она перехватила, а просьбу подкрепила ударом в нос.
Била портфелем, благо бумаги придавали аргументу вес, а латунные уголки — нужную остроту. Взвыв, неудачливый похититель косу выпустил, а руки прижал к лицу, наградив Евдокию словом нелицеприятным.
Зря это он.
Ей, между прочим, всякого доводилось в жизни повидать, небось на выработках никто-то с нею не нянчился… о тех годах своей жизни вспоминала она с печалью и легкой ностальгией. И следующего злодея Евдокия с немалым удовольствием пнула в коленку.
…жаль, что ботиночки на ней пусть и крепкие, но без шипастых пластин на носах. Те-то все ж для города мало годились.
— Пшел прочь, — сказала третьему, рывком задрав юбки.
…Лихослав, засмотревшись на премиленькие ножки и паче того кружевные, преочаровательного вида, подвязочки, пропустил удар в лицо…
…под подвязкой в плотной кобуре, скроенной по особому заказу — маменькина идея, — скрывался любимый Евдокиин револьвер: маленький, удобный и с перламутровыми щечками на рукояти. Вид оружия, как и вид ножек, на похитителей впечатления не произвел.
— Брось пукалку, дура.
— Сам дура, — всерьез обиделась Евдокия, которую прежде в дурости никто не обвинял. И нажала на спусковой крючок. Револьвер солидно крякнул, дернулся в руке, а похититель свалился на мостовую, истошно вереща… можно подумать, она ему что-то важное отстрелила.
В бедро ведь целилась.
И попала…
— Ну, кому еще охота? — Евдокия огляделась… и кучер, привстав на козлах, хлестанул лошадей…
…улица стала вдруг тиха и безлюдна.
Почти тиха, поскольку раненый все еще лежал, зажимая дырявое бедро обеими руками. Еще один возился у ног Лихослава… второй криво, косо, но удерживался в седле…
— Подстрелить? — поинтересовалась Евдокия, беря всадника на мушку.
Но Лихослав только головой покачал и нос раскровавленный вытер. Хорош, нечего сказать…
— Знаете… — Из-за носа голос его сделался
— А вам-то чего?
— Так, — нос он зажал рукавом, — на всякий случай.
Он невежливо пнул раненого, который и скулить-то перестал.
— Сам заговоришь или помощь нужна? — поинтересовался Лихослав, склоняясь над неудачливым похитителем. Он стянул черную шляпу и маску, под которой обнаружилось лицо самого обыкновенного вида, простоватое, круглое и слегка опухшее.
— Ничего не знаю! — поспешил откреститься раненый и слабо добавил: — Медикуса…
— Я за него, — обманчиво дружелюбным тоном произнес Лютик. Он вытянул руку, с удивлением воззарившись на сбитые костяшки пальцев, потрогал дыру в новом пиджаке и, присев над человеком, сказал: — Кто тебя нанял?
И такое участие было в Лютиковом голосе, такая неподдельная заинтересованность во взгляде, что даже Евдокии стало слегка не по себе. Человек же попробовал лишиться чувств, но был остановлен.
— Я ведь могу и сам посмотреть, — сказал Лютик, стискивая рыхлые щеки. — Но тебе будет очень больно.
— Не… не знаю, пан хороший… он в маске был… и нам от маски дал… сказал, куда ехать… по двадцать сребней каждому… только и надобно, что девку схватить и в карету…
— Схватить… — повторил Лютик, вглядываясь в глаза человека. — И в карету… а дальше?
— Так в храм ведь… он со жрецом столковался… поженили бы честь честью.
— Вы невестой не ошиблись? — Евдокия на всякий случай не стала далеко убирать револьвер, но достала клетчатый платок, который протянула Лихославу.
— Не. — Лежавший на земле человек скривился. — Он сказал из двух девок страшную брать…
— Экие у вас, панночка Евдокия… поклонники страстные.
Лихослав платок принял, протянув взамен переломанный пополам зонтик.
…страстные.
Или странные.
— Еще один… примитивист?
…судя по плану, примитивист полнейший. Но не Лихославу его осуждать… в конце концов, может, этот неизвестный поклонник пытался оригинальность проявить.
— Голову запрокиньте. — Евдокия со вздохом отправила несчастный зонтик, не выдержавший столкновения с конскою мордой, в урну. — Аленка, помоги ему. Ощущение, господин офицер, что вам ни разу нос не ломали.
— А вам, значит, ломали регулярно?
— Дважды…
— Бурная у вас… жизнь, панночка Евдокия.
— А вы почаще появляйтесь… и у вас такая будет.
Лихослав лишь хмыкнул и наклонился, позволяя Аленке залечить раны… и почему-то горько стало, хотя видит Вотан, причин для горечи не было никаких.
ГЛАВА 9
О красавицах всяческих, а также пагубном воздействии женской красоты на мужской разум
В жизни всегда есть место подвигу. Главное, держаться от этого места подальше.