Ненастье
Шрифт:
— А как, по-твоему, надо, Егор? — будто чужой, поинтересовался Герман.
Быченко упёр кулачищи в бока и с треском расправил грудь.
— Лихолет сделал из «Коминтерна» стройотряд, а мы — армия, — весомо сказал он. — Мы бантики завязываем, тортики печём, бабусек через дорогу переводим, а у нас — сила! — Егор показал Немцу огромные ладони, будто просил положить в них оружие. — Мы в городе кого угодно раздавим! Мы даже ментов раздавим! У нас тыща бойцов, и не угланы, а солдаты с Афгана. Нахера нам со всеми задруживаться, как Лихолет делает? «Коминтерн» — это два пехотных батальона! Пришёл, бля, отгондошил,
— Если Серёга не прав, почему его выбирают командиром?
Об этом Егор не задумывался. Ему хватало общих расхожих убеждений, которые возникают сами собой из простейшего опыта и потом существуют неизменными, как деревья в лесу. Например, сила есть — ума не надо.
— Ну, больше его и не выберут, — уверенно пообещал Егор.
— Считаешь, «афганская идея» в том, что для нас вся жизнь — война?
— Мне похер на заморочки Лихолета. Был боец, стал замполит.
— А что должен делать боец? — Герман хотел узнать до конца, что думает Бычегор (удивило его пренебрежение к Серёге). — Если перекрыть железку, чтобы наших выпустили, — не тема, то предлагаешь СИЗО штурмовать?
— Вариант, — спокойно и снисходительно кивнул Бычегор.
— Я с тобой не согласен.
— А кто тут тебя спрашивает, Немец? — надменно хмыкнул Бычегор.
Но сделал всё он так, как придумал Лихолетов.
Акцию Серёга назначил на 2 августа, день ВДВ; это был понедельник. Уже с утра, опохмеляясь после выходных, по городу шатались десантники в тельниках, пятнистых штанах и голубых беретах. Они стаями ходили по рынкам, выискивая, к чему прицепиться, сидели на газонах, распивая пиво, во дворах с гоготом качали друг друга на детских качелях, толпой в обнимку выпирались на проезжую часть улиц, блокируя движение. Горожане терпели, уклоняясь от злобно-весёлой десантуры, готовой к быстрой обиде и драке.
Серёга рассчитывал, что менты будут заняты «голубыми молниями» в Батуеве и проворонят все события за городом. «Афганцы» затеряются среди вэдэвэшников, и акция в Ненастье грянет неожиданно, как подрыв танка.
Ненастье находилось в двадцати километрах от Батуева: десяток путей, переходный мост, двухэтажная диспетчерская башня, платформа и перрон, сквер и вокзальчик с буфетом, кассой и залом ожидания. Станция считалась главной для райцентра Ворошилово — крупного и близкого города-спутника Батуева, но собственный пристанционный посёлок был небольшим. Вообще же Ненастье стояло на магистрали Казань — Оренбург: не Транссиб, конечно, однако затор здесь неизбежно станет сюжетом федерального масштаба.
В день ВДВ — Ильин день — летняя жара повернула на грозу. От Батуева вдоль линии горизонта, медленно вскипая, ползли бугристые тучи. Чистый зенит ожесточённо сиял. Деревья в сквере то вдруг взволнованно шумели, и тени их ветвей махали по стенам вокзала, то разом умолкали. Электричка из Батуева подкатила к Ненастью с ошалевшим видом, словно вырвалась из боя.
Несколько окон были разбиты, а в остальных светлели лица: пассажиры с облегчением наблюдали, как из электрички на перрон вываливают одетые в камуфляж «афганцы». За полчаса пути они прессанули весь поезд: орали, пили и курили в вагонах, у кого-то обшарили рюкзак, кому-то дали в торец. Они выгружались с уверенностью оккупантов: из одного тамбура с гоготом тянули за собой каких-то
«Афганцы» сразу заполнили собой весь перрон перед вокзалом. Здесь на ящиках сидели старушки, продавали пирожки и семечки; их сразу окружили, в суматохе чьи-то руки разобрали пирожки, горстями выгребли семечки из мешков. Обомлевшим бабкам на колени бросили смятые купюры, сыпанули мелочи, но всё равно на станции стало как в небе — тревожно и опасно. Дверь вокзальчика подтягивала пружина, чтобы внутрь не прошмыгивали бродячие собаки, — пружину оторвали, и «афганцы» хлынули в зал ожидания.
— Станция закрыта! — по-хозяйски объявил Быченко и отпихнул ногой с дороги чей-то баул. — Шмотки в зубы, и всем свалить! Даю пять секунд.
Пассажиры торопливо засобирались, стараясь не глядеть на захватчиков.
— Война, что ль, какая, ребята? — бестолково спрашивала у «афганцев» пожилая тётка деревенского вида. — А поезд-то будет, или отменили?..
— Не будет поезда, мать, — ответил Жека Макурин. — Шуруй до хаты.
Дачники с рюкзаками и вёдрами, толкаясь в дверях, выходили из зала.
— Чё такое-то? — удивилась буфетчица за стойкой. — Как это закрывают?..
Лёлик Голендухин прошёл за стойку, отодвинул буфетчицу, вытащил откуда-то снизу ящик с бутылками пива и, улыбаясь, брякнул на прилавок.
— Угощайся, братва! — Он взгромоздил рядом второй ящик.
Он радовался своей щедрости, будто не отнял, а нашёл угощенье, как грибы в лесу. «Афганцы» обступили буфет и, хохоча, разбирали бутылки.
— А платить?.. — спросила буфетчица и закрыла рот ладонями.
Голендухин выставлял на прилавок всё, что было в закромах буфета, — «сникерсы», коржики и пирожки в лотках, кейсы с банками газировки.
Зал ожидания уже освободился от ожидающих, только в углу на скамье спал растрёпанный пьяный мужик. Лёха Бакалым и Чича подняли скамью и вывалили спящего на пол. Мужик ударился головой и завозился, охая.
Егор Быченко и его приятели — Джон Борисов, Тамбулатов, Ян Сучилин — прошли в служебные помещения вокзала. В окошко билетной кассы Егор увидел, что кассирша запирает сейф. Растерянный начальник вокзала сидел в своём кабинете за столом и накручивал диск телефона. Парни загромоздили кабинет. Быченко бережно отнял у начальника трубку и положил на рычаги.
— Связи отбой, дядя, — снисходительно сказал он.
— Кто вы такие? — нервно спросил начальник. — Что всё это значит?
— Щас буду объяснять, — пообещал Егор и придвинул себе стул.
На небольшой площади перед вокзалом раскинулся рыночек: несколько железных ларьков, раскладные полотняные палатки с одеждой, неизменная гора дынь и арбузов. Из лужи возле водоразборной колонки пили голуби.
Едва из вокзала побежали пассажиры, весь рыночек всполошился.
— Вэдэвэшники приехали! — пронеслось по торговцам.
Тётки-палаточницы кинулись срывать с вешалок шмотки, распихивая их по сумкам как попало. Из ларьков выскочили продавщицы, чтобы закрыть витрины железными ставнями. Кавказцы просто исчезли, бросив всё. На автобусной остановке сбилась беспокойная толпа, готовая к панике.