Ненасыть
Шрифт:
Серый вздыхает, качает головой и ложится. Так они и лежат рядком поперек кровати. Потолок белеет над ними, пустой, чистый, и в голове становится так же пусто. Наконец, у Серого получается сложить все, что его беспокоит, в одну фразу:
– Зет и Юфим говорили о новом человечестве, что они строят новый мир, но… Мне не нравится все, что происходит со старшими. И как мы расскажем маме все это?
– Как-как… – Вадик проглатывает неприличную рифму и вздыхает. – А оно нам надо?
– Ты мои глаза видел?
– Глаза как глаза. У меня интереснее
– А Прапор? – включается Тимур.
– А что Прапор? – безразличный голос Вадика показывает, что Прапор его не волнует. Это действует на Тимура, словно красная тряпка на быка. Он садится и взмахивает руками.
– Он не был таким!
– М-м… Может, ты его просто не знаешь.
– Ты не врубаешься, Вадь, – Тимур трясет головой. – Прапор и Михась к женщинам относятся очень… Я бы даже сказал, трепетно. Они как рыцари: любая женщина трепетная леди, их надо оберегать, холить, лелеять и даже не материться. Я понимаю, почему Михась предпочел смыться. У него есть причины. Но вот Прапор? Чтобы он оставил Верочку плакать над двумя детьми, наплевал на новое исчезновение Михася и Василька, а сам что-то пилил в мастерской? Что его покусало?
– Хозяева, – подсказывает Вадим.
– Нет. Это не они, – отмахивается Тимур.
– Почему? – удивляется Серый. – Они же сами сказали, что греческие боги! Господи, как же бредово звучит! Может, они просто считают себя богами?
– Ага, а я просто глюк, – ядовито отвечает Вадик. – Коллективный бред.
Он пребольно щиплет Серого за руку, и тот ойкает.
– Ладно, возможно, так и есть, они сыновья Зевса… Скорее всего, они сыновья Зевса… Мама, кстати, предполагала, что они сатанисты и проводят какие-то ритуалы… – Серый вздыхает и трет лоб. Мысли путаются, разбегаются и превращаются в нечто бессвязное. – Поймите меня правильно, я ничего против Зета и Юфима не имею, но они реально могут проехаться по мозгам…
– Они могут, да, – вздыхает Тимур, но качает головой. – Но не до такой степени! Дело в самом Прапоре. Вы заметили, что он из мастерской вообще не вылезает? Даже перестал бегать за тетей Мариной… Словно ему там медом намазано.
– И слава всем богам, – тихо бурчит Вадик.
Серый смотрит на него и тоже садится от неожиданной мысли. Вадик ведь не человек, и он настроен против Прапора.
– Вадик, это твои шутки?
– Чего?! – изумляется Вадик. – С ума сошел?
– Извини. Но у тебя есть мотив.
– Я, конечно, много чего умею, но не до такой степени! Почему бы не спросить у него самого? Может, он рыцарь только до определенного момента, – злится Вадик и рявкает на Тимура: – И не надо на меня так смотреть, пожалуйста!
Серый и Тимур переглядываются.
– Кстати, а когда ты в последний раз был в мастерской? – спрашивает Тимур.
Серый задумывается.
– В последний раз я красил шахматы. Больше не заходил. Это было…
– Давно, – кивает Тимур. – Я туда вообще не заходил.
– Так может, он там и не делает ничего? – предполагает Вадик невинным
– Заткнись, – сухо бросает Тимур и встает. – Пошли, Серый, заглянем к нему.
Серый идет. Прапор волнует и его, в конце концов, он их командир. Должна быть веская причина, по которой он спрятался от Верочки, бросив ее наедине с двумя младенцами, и не начал поиски Михася с Васильком.
Глава 20
Прапор не открывает долго – не слышит стука за шумом инструментов. А когда открывает и снимает защитную маску, то говорит:
– О, мальчики. Пора кушать?
Он так пахнет свежей еловой стружкой, что, кажется, на его коже вместо пота вот-вот выступит смола. Глаза, улыбка, голос – все у него благостное до ненормальности. Серый невольно представляет, как Прапор, не переставая светло улыбаться, опускает ему на голову молоток, как кровь летит во все стороны, и отшатывается – картинка получается очень живой.
– Нет, – Тимур словно ничего не замечает и лезет вперед, пытается заглянуть в мастерскую. – Мы к тебе пришли узнать, почему ты ничего не делаешь?
– Ничего не делаю? – по-детски наивно удивляется Прапор. – Я делаю полочки, шкатулки, скамейки, баню…
– А как насчет помощи Верочке? – прет Тимур.
– Я же сделал колыбель. Что еще надо?
– Девочки орут, с ними сложно. Не ты ли говорил, что женщинам надо помогать?
Прапор хмурится, теряется и нервничает:
– Младенцы – это женское дело! Кухня – женское дело! Мужики должны строить, чтоб была кухня, и обеспечивать, чтоб была еда!
– Хорошо, – соглашается Тимур. – Со стройкой ты справляешься. А как насчет обеспечивать?
– Огород я посадил, чего еще надо?
– Ну не знаю… Как насчет Михася? – вмешивается Вадик. Он стоит, привалившись боком к стене, и почесывает шею. – Ты же тут вроде как главный, а у тебя тут два человека опять исчезли неизвестно куда…
– Вернутся. А теперь простите, парни, мне надо работать! Я скоро сделаю такой шедевр – Марина просто ахнет, когда увидит! И точно влюбится! – отмахивается Прапор и закрывает дверь, так и не дав Тимуру заглянуть внутрь. С щелчком поворачивается замок. Вновь визжит инструмент.
Тимур барабанит в дверь, возмущенно вопя. Его волосы рыжеют, завиваются в тугие кудри прямо на глазах, в голосе появляется отзвук эха, но мастерская по-прежнему остается заперта, все воет инструмент. Из-за пронзительного звука Серый разбирает только отдельные слова и предлоги, которые вылетают изо рта Тимура. Вадик вздыхает, бесцеремонно хватает их обоих и уводит на кухню. Спасибо звукоизоляции, там почти ничего не слышно.
– Полный привет. Прапор чокнулся, – Тимур плюхается на стул и зарывается пальцами в кудри. Те вновь потемнели, но Серый все еще видит в прядях огненные отблески, и глаза… Расплавленное золото так и плещется в радужках, не сменяется теплым естественным темно-карим цветом.