Ненавижу, слышишь? И люблю...
Шрифт:
И вот оно – частичное спасение – я злюсь. Хочется выплеснуть злость и страх. И хоть говорю спокойно, голос звучит твердо. Каждое слово как печать.
– Ты – обыкновенное ничтожество. Трус, что не может подобраться к Мастеру и вынужден действовать грязно, подло. Что сделала тебе я? Отчего ты не можешь выйти против Мастера открыто?
– Грудь ходила ходуном, колотило от адреналина.
На мою тираду эльф отреагировал довольно спокойно. Только пустота в глазах разгорелась жарче.
– Ты просто ничего не понимаешь.
Мне оставалось только глянуть на него с презрением. На большее не осталось сил.
Эльф
Эльф незаметным движением перетек от костра ко мне. Встал напротив, а я уперлась взглядом ему в грудь – слишком высок он был, чтоб смотреть в глаза – так устала, что не могла поднять головы.
– Я увидел все твои тайны. И раз Мастер любит тебя не только как дочурку – ему же хуже.
Эльф довольно потер руки, а я поняла, что никогда не выберусь из этой чертовой пещеры, что этот псих будет последним, кого увижу перед тем, как встретиться с богами. Стоило об этом подумать, как вспомнился Алекс. И так захотелось к нему - позабыть все страхи, зарыться руками в его шелковые волосы, прижаться к терпким губам, которыми нельзя насытиться…
Мысли прервал смешок.
– Как громко ты думаешь! – С усмешкой на губах покачал головой эльф. – Знаешь, что я подумал? С моей стороны было бы жутким свинством отправить тебя на тот свет практически девицей – твой жалкий Мастер не в счет. К тому же – ты так красива, что кровь кипит, - Он подошел и провел рукой по моим волосам. Усмехнулся еще более жестко - Девочка, ну что ты, откуда этот ужас в глазах? Тебе понравится.
Сперва он поцеловал меня. Невесомо, едва коснувшись губ, а потом в голове набатом грянуло: «На колени». И я упала к его ногам.
Глава одиннадцатая.
Когда мне было двенадцать, я впервые увидела гнев Мастера. В тот день мы занимались историей миров у него в кабинете. Я сидела на полу у ног Алекса и пила ароматный чай. Пушистый ворс щекотал пятки, терпкий напиток с цветочным послевкусием приятно согревал тело и я блажено жмурилась. Мастер читал вслух книгу, а после задавал вопросы по содержанию. Я зевала, голова упорно клонилась к груди, Алекс вздыхал и расточался на тему о ленивых соплюшках, что с некоторых пор совсем не хотят учиться, когда раздался неуверенный стук в дверь. Я встрепенулась – обычно никто не осмеливался заглядывать к Мастеру. Особенно когда он был со мной.
Урок прервала горничная. Она робко замерла на пороге, не решаясь сделать шаг, и круглыми от ужаса глазами смотрела на Алекса.
Прислуга в замке часто менялась, и я порой даже не успевала знакомиться с людьми. Эта девушка тоже была новенькой и довольно симпатичной - высокая, стройная, с рыжими волосами, что вились мелкими кудрями, и глазами, что отливали синевой. Кожа ее была усыпана маленькими веснушками. О таких людях говорят «поцелованные солнцем».
Но когда горничная появилась на пороге, конопушки показались мне бледными - таким бескровным было лицо девушки. Меловые губы приоткрылись, но с них не сорвалось и звука, только глаза продолжали умоляюще смотреть на Мастера. Тот рывком поднялся
– Что случилось? – Резко спросил Мастер.
Он возвышался над горничной, но близко не подходил.
– Ради богов, не гневайтесь, милорд, - шепотом сказала девушка. – Я пришла попросить у вас защиты, - голос ее стал еще тише, я едва разобрала слова.
– Говори, - ответил Мастер, и на тон не смягчившись. Я не могла понять - зол он на девушку или на кого-то еще.
Горничная кинула на меня взгляд, а потом стала рассказывать. Тогда я многого не поняла, но события засели в памяти крепко.
– Ваш старый грум, подкараулил меня в кладовой, куда мы складываем принадлежности для работы, - девушка опустила глаза, щеки залил неестественно яркий румянец, голос задрожал. – Он заставил меня делать ужасные вещи. Сказал, что если я скажу кому-то, он пустит слух, что я делаю это за деньги. Мастер, простите, что пришла к вам и оторвала от занятий с дочерью, но он ждет меня там, а я не могу больше! – Голос ее вдруг сорвался, а из глаз потекли слезы.
Я же сидела чуть дыша. Мне было жалко рыжеволосую девушку, хоть я и не понимала почему та плачет. Мастер же сжал кулаки, кивнул и вышел из кабинета. Я спохватилась и побежала за ним. Сон с меня как ветром сдуло.
Он спустился на первый этаж, остановился у кладовой, а потом резко распахнул дверь.
Я успела увидеть грума, что вытянулся в струнку при виде хозяина. Потом Мастер приказал забрать меня и запереть, но я все равно обманула няньку и выскользнула из своей комнаты.
Все работники замка собрались на передней лужайке. Они столпились и я не могла разглядеть что происходит там - в середине. Оглядевшись, легко забралась на дерево, но когда увидела, что делает Мастер, пришлось закрыть рот рукой, чтоб не закричать и не свалиться.
Алекс стоял в центре поляны голый по пояс, а в его руке лежал окровавленный кнут. Грум был прикован к магическому столбу – другим он просто быть не мог, потому что с утра на поляне никакого столба не было.
На спине слуги яркими полосками выделялись рассечены от кнута. Мастер снова замахнулся, удар пришелся поперек спины, из раны выступила кровь, но удары продолжались.
На поляне стояла неестественная тишина и был слышен только свист хлыста. Грум не издавал ни звука. Скорее всего, не мог – Мастер наверняка заколдовал его, чтоб до моих комнат не доносились крики. Но от я была тут и видела, как грум прикусывает губы в кровь, как беззвучно открывает рот в отчаянном крике. Пот градом стекал по его лицу. Мастер раз за разом вскидывал руку, раздавался свист и кнут входил в кожу, как горячий нож в растаявшее масло. Через несколько минут спина грума превратилась в кровавое месиво. И тогда, в тишине раздался спокойный голос Мастера.
– Этого, - он кивнул на тело грума, - к вечеру вышвырнуть за пределы замка. И если кому-то тоже захочется нарушить устав, советую вспомнить, что в следующий раз я могу быть не таким добрым, как сегодня.
– Глаза его горели, мышцы на руках были напряжены, но лицо оставалось бесстрастным.
Подсознательно я понимала, что Мастер раздражен без меры, что ему хочется наказать грума куда сильнее.
Когда люди, понурив головы, разошлись, а грум так и остался стоять у столба, я еще долго сидела на дереве и вглядывалась в рваные раны.