Необязательные отношения
Шрифт:
Под контекстом подразумевался Линкин одноклассник Наиль. С первого класса и по сей день его мучила любовь к Линке. Линка плакалась ему в жилетку, целовала мимоходом в щеку, забывала поздравить в день рождения, заявлялась среди ночи с ворохом друзей, просила ключ от квартиры для встреч с другими мужчинами и снова целовала мимоходом. Наиль мучился и страдал. Насколько сильно, не знал никто, но он подарил Линке «2046» со словами: «Похоже на нас». «Спасибо», — сказала Линка и в знак дружеского расположения, не раздеваясь, полежала с ним
— Оглянулась? — спросила Аська.
Линка подняла на Аську недоумевающий взгляд.
— Вдруг помер? — членораздельно пояснила Аська слабоумной Линке.
— Да ну, — отмахнулась та. — Что с ним сделается?
Действительно, Наиль был жив до сих пор, он обреченно ждал Линку.
— Притерпелся, живя надеждой, — говаривала Аська. — Не приведи господь надежде осуществиться. Парень не вынесет разочарования.
— Аська! Ну хватит, — взмолилась Линка. — Мы же не об этом.
— Ах да. Забыла. Мы о высоком. Ну, и что дальше с нашим Стасиком?
— У него такой тембр, — Линкины глаза затуманились, — низкий, бархатистый. У меня всякий раз мурашки по коже. Слышу его голос, и плакать хочется.
— Отрежь яйца и смейся, — посоветовала Аська и откупорила очередную бутылку пива.
— У тебя руки так и чешутся отрезать что-нибудь, — разозлилась Линка. — Хирург ты наш!
— Хирург-яйцерезка! — захохотала Аська. — А я терпеть ненавижу, когда наши хирурги пялятся на рентгенснимок органов малого таза и ржут как кони, глядя на спираль. Ржут твоим любимым тембром, между прочим.
— Это не тембр. Это вибрация голосовых связок потоком воздуха. — Лаврова пропела басом. — Балалайка блынь-блынь-блынь-блынь!
— И гармошка дрынь-дрынь-дрынь-дрынь! — басом поддержала Аська.
— Погремушка бла-бла, — грустно согласилась Линка.
Никита стал ходить на занятия в изостудию. Лаврова рассказывала ему о великих художниках. Она показывала ему репродукции удивительных картин Джузеппе Арчимбольдо, вдохновленного рисунками Леонардо, индийскими миниатюрами, древними манускриптами, где растения, лица, фигурки складывались как мозаики из других; плодов, фигурок и лиц.
— Здесь изображены времена года. Они соответствуют этапам возраста человека. Угадай, где лето, весна, осень и где юность, молодость, старость.
— Это просто, — отвечал понятливый ребенок.
Лаврова им гордилась. Она, затаив дыхание, следила, как его пальцы бережно касаются дешевых репродукций гения Арчимбольдо.
— Что тебе больше понравилось?
— «Весна» понравилась, а «Осень» нет.
— Почему не понравилась?
— Ну, — Никита вдруг передернул плечами. — Она рыхлая, мягкая, вся расползается. Пахнет гнилыми яблоками, и вкус у нее горько-сладкий. Противный. Он еще долго на языке и зубах остается. Понимаешь?
Никита видел, слышал, чувствовал, мыслил
— Творчество Арчимбольдо следует «Тайной философии», суть которой заключается в том, что каждый предмет, процесс или мысль имеет две разные стороны одного и того же, белую и черную, жизнь и смерть. Плавно или яростно перетекают они из одного состояния в другое, вкладываются друг в друга, как матрешки, всегда меняясь местами. Сегодня это маленькая матрешка, а завтра она самая большая, — переиначивала по-своему Лаврова.
— Как это?
— В «Тайной философии» написано: огонь горяч и сух, земля суха и холодна, вода холодна и влажна, воздух влажен и горяч. Все это колдовские превращения, загадочные метаморфозы одного и того же единственного существа Замкнутый цикл необыкновенной жизни природы.
Никита смотрел в дали дальние зачарованными глазами.
Лаврова рассказывала ему о необычайном каталонском художнике Дали, странном и самовлюбленном, как мифический Нарцисс.
— Маленьким мальчиком он создал произведение искусства из трухлявой двери и вишен.
— Как это? — опять удивился ребенок.
— Он все переставил местами. Вынул из старой двери жуков древоточцев и вставил их в сердцевину спелых вишен, а косточки вишен заняли место жуков. Трухлявая дверь преобразилась волшебным образом. Ее безжизненная поверхность засветилась влажными золотистыми косточками, украсилась спелыми винными вишнями. Она зажила жизнью жуков древоточцев, отчаянно плывущих в растекающемся, густом вишневом соке.
Лаврова показывала Никите картину Дали с изогнутым, расплывающимся циферблатом часов, чтобы продемонстрировать, что время не только течет. Оно также искажается, двигаясь то быстрее, то медленнее. Изменяясь само, оно меняет все на свете.
Она рассказывала о тайне улыбки Джоконды, которую никто не смог разгадать сотни лет, потому она до сих будоражит умы и распаляет воображение людей.
— Как она улыбается? — спросила Лаврова.
— Для себя, — не задумываясь ответил очарованный странник.
— Что значит «для себя»?
— Ну, так бывает, когда думаешь о чем-то своем, хорошем. Поняла?
— Когда мечтаешь?
— Не всегда. Иногда когда мечтаешь, а иногда это уже сбылось.
Лавровой не приходило в голову, что улыбка Джоконды не предназначена зрителю. Ее мог случайно поймать своей кистью художник, как энтомолог ловит и накалывает редких бабочек булавкой. Едва заметная улыбка Джоконды — это бабочка, сложившая крылья. Взгляд сверху. Странно, что такое пришло в голову маленькому мальчику.
Лаврова находила в Интернете фотографии садов камней, созданных закрытой культурой жителей островов, находящихся в краю восходящего солнца, и показывала их Никите.
— Японцы приходят сюда и долго и молчаливо созерцают свои магические сады.