Необыкновенные приключения юных кубанцев

Репьева Ольга

— Да никакая не тайна. Ежли интересуешься, могу и рассказать… Возвращались мы однажды с ерика, ходили купаться. Мы — это трое ребят и две девчонки — Варька и новенькая, которая только недавно появилась на хуторе. Тоже, если не присматриваться, красивая, к тому же весёлая — хохочет по пустякам. Было уже поздно, живет она на самом краю, попросила меня проводить до хаты. Ну, провёл, стоим разговариваем о разной чепухе. Она рассказала о себе такое, что уши вянут. Я даже усомнился, все ли у неё дома. Стал прощаться, а она и говорит: ты не спеши, послушай, что я скажу.

Я, говорит, как увидела тебя, так сразу и влюбилась. Стал было отнекиваться, а она за своё: хочу с тобой дружить и всё такое, чуть не со слезами…

Андрей умолк, не желая, видимо распространяться о дальнейшем. Однако Марта, похоже, не нашла в её поведении ничего предосудительного.

— Совсем, как у Татьяны Лариной! — Заметила мечтательно. — А вот у меня смелости не хватило. Я так страдала!

— Только Нюське до Татьяны — как Куцему до зайца. Любовь у ней оказалась вовсе не такая, какую описал Пушкин, — возразил он.

— А по-моему, любовь у всех одинаковая. Я имею в виду девочек.

— Ты слыхала пословицу: «Мать дитя любит и волк овцу любит»?

— Нет. А при чём тут…

— Вторая её половина — как раз про Нюську.

— Она что — хотела тебя съесть? — не взяла в толк собеседница.

— Придется объяснить, раз до тебя не доходит… Нюська в тот же вечер сама полезла целоваться и не только это. Стала мне противная, и больше я с нею не ходил, как ни навязывалась.

Помолчав, Марта заметила:

— В Краснодаре у меня осталась подружка Таня. Она немного старше меня, дружит с мальчиком. Так вот она говорила, что вашему брату от нас ничего другого и не надо.

— Тоже из непутёвых?

— Я бы не сказала. Просто любит его безумно и потакает всем его прихотям.

— Ну, то в городе. А наши девчонки такого с собой не позволяют. И пацаны — редко кто.

— Если ты не из тех «редко кто», то я тебя ещё больше зауважаю, — пообещала она, как если б между ними уже имелась договорённость о взаимном «уважении».

— В этом можешь не сомне…

Не успел договорить из-за треска, донёсшегося снаружи. Кинулись к окошку — по обочине дороги, снижая скорость перед поворотом, один за другим проскаивали не успевшие запылиться мотоциклы; следом прошумели танкетки. Стало тихо до звона в ушах.

— Мар-та! Слезайте! — послышалось через некоторое время со стороны лаза.

Андрей спустился по лестнице вторым. Старшая из спасительниц с любопытством рассматривала «крестника». — Ну, братец, и нагнал же ты нам страху! — были её первые слова. — Жить тебе после такой переделки сто лет. Доча, принеси-ка йод, нужно обработать парню ухо, а то отгниёт — кто за него и замуж пойдёт. И прихвати рудикову рубашку, она в сундучке снизу. Пойдём под навес, Андрюша. Тебя ведь так звать?

— Вобще — Андрей. А вас?

— Зови пока что Ольгой Готлобовной, — улыбнулась та.

— А почему «пока»?

— Будешь моим зятем — глядишь, как-то по-другому станешь звать. — Заметив его смущение, поправилась: — Я, конечно, пошутила, извини.

— Ольга Готлобовна, а почему фрицы драпанули? — оправившись от смущения, спросил он.

— Они,

детка, не драпанули… Это был всего лишь передовой отряд.

— А когда нагрянут остальные?

— А может завтра, а может, аж послезавтра, — дала она понять, что он явно злоупотребляет буквой «а». — Я как-то забыла спросить, а они доложить мне об этом не додумались. Для тебя это важно?

— Подольше б их, гадов, не было!

Вышла Марта, неся клетчатую рубашку, пузырёк с йодом и клочок ваты.

— Ну-ка, покажи своё ухо, черномазый… Крепко он тебя оттрепал. Но ничего, до свадьбы заживёт!

— Будем надеяться, что намного раньше, — заметила дочь и перевела разговор на другое: — Мама, как тебе показались непрошенные гости — не страшно было?

— Как показались? — спокойно переспросила она, занявшись Андреем. — На мой взгляд, они излишне грубоваты, даже циничны, нагловаты, самоуверенны… Да это и понятно: не с визитом вежливости пожаловали. — Она вздохнула. — А что до страха, то разве что из-за вас, и то поначалу.

— Этот ихний старшой — он про меня спрашивал?

— Интересовался…. Ты ему палец, что ли, повредил; грозился пристрелить. Но я сказала, что вы убежали в подсолнухи, где вас разве что с собаками разыщешь.

— Я, конешно, придал вам хлопот… Извините. Не думал, что так обернется.

— Он, мама, нашего петушка от явной смерти спас, — похвалилась Марта.

— Да? Каким же образом?

— Этот чёрт хотел и его подстрелить, а Андрей запустил в него из рогатки — в петуха, конечно, — тот и убежал. Этим, кстати, себя и обнаружил — Скорее, некстати. Поступок, конечно, благородный, но не стоило так рисковать из-за птицы, — не одобрила и она.

— Мама, можно, мы сейчас же и отправимся к Александру Сергеевичу? А то он там волнуется! И голодный.

— Сперва покормлю вас — и бегите. Сними-ка свою окровавленную, надень рудикову, — предложила Андрею.

— Мне нужно домой наведаться, — сказал он, сняв рубашку. — Мама, небось, переживает за меня, а у неё больное сердце. Там и подкреплюсь, Солнце близилось к полудню, набирала силу жара. Череду пастухи — ими сегодня были женщины — обеспокоенные случившимся, тронули с пастбища раньше обычного, и она уже шла по хутору. Впереди всех трусцой бежала корова по кличке Свинья (прозванная так ребятами за исключительно «ехидный характер») она спешила укрыться — от мух и оводов в прохладном хлеву. Ей, однако, пришлось перейти на шаг почти у родного подворья: в идущем спереди мальчугане узнала одного из тех, кто частенько «угощал» по рогам. Это был Борис.

— Привет, Шенкобрысь, ты откуда чешешь? — остановил его Андрей.

— От Веры-Мегеры, а ты? — обменялись рукопожатием.

— Мать мою, случаем, не видел? — Он подумал, что если дома всё в порядке, то попросит приятеля вернуться и сообщить ей, мол, «с ним всё благополучно». А сам вернётся, давно ведь должны быть на островке.

— Токо сичас видел. Правда, издаля, — сообщил Борис. — А ты разве еще дома не был?

— Ты, как всегда, догадлив…

— И ничего не знаешь? — удивился тот.