Необыкновенные приключения юных кубанцев
Шрифт:
Ребята, первыми вскарабкавшиеся наверх, приблизились к Петровичу. В метре от них лежал скрюченный, окровавленный начальник эшелона. Ранен в обе ноги выше колен, прострелена кисть правой руки («вот почему не отстреливался, — подумал Андрей. — Как и когда-то комиссар, не смог взвести пистолет»). Жалкий, беспомощный вид фашиста не вызвал сочувствия, а глаза Лены горели ненавистью пополам со злорадством.
— Что, не нравится? — сквозь зубы процедил Андрей. — Собирался нас «стреляйт, как сапак», а вышло по-другому? Товарищ командир, так вы разрешаете Лене прикончить
— Он держал нас впроголодь и мучил жаждой, — перебила его Марта, не дав пояснить истинную причину мести.
— Да уж ладно… хотя мне и не следовало этого делать. Петрович, покажи, как обращаться с пистолетом.
— Я умею, — едва ли не выхватил Андрей пистолет; взвёл, протянул Лене:
— Держи двумя, вот так, а когда прицелишься, нажми на этот курок.
Та дрожащими руками обхватила рукоятку, направила дуло на недавнего мучителя, зажмурилась, но стрелять не решилась.
— Не могу, сделай это за меня ты…
— Что у вас тут происходит? — строго спросил подошедший со стороны дрезины безбородый, одетый по-военному партизан.
— Да вот, комиссар… Уступил просьбе ребят: уж очень им необходимо собственными руками. Видать, крепко насолил офицеришка.
— Не надо бы этого делать, командир! Это же дети…
— Нет, надо! Видели б вы, как они с нами обращались!. — Андрей выхватил у Лены пистолет и, боясь, что комиссар запретит, направил его в живот ещё более съёжившегося фашиста: — Это тебе за Лену! За Нэлю! 3а Свету!
— Третью пулю всадил промеж глаз, после чего тот перестал дёргаться.
— У них, похоже, веские причины для мести, — приняв пистолет, заметил командир явно не одобрявшему происшедшее комиссару. — Что там у вас? — кивнул в направлении дрезины, откуда донеслось несколько одиночных выстрелов.
— Приказал пристрелить раненых… А один оказался невредимым; уверяет, что немецкий коммунист.
— Говорит по-русски?
— Лепечет по-своему: Тельман, мол, гут, а Гитлер капут.
— Это, случайно, не Отто? — схватила Марта за руку Андрея. — Дядя комиссар, пожалуйста, не убивайте его! Мы его знаем, он не фашист. Он хороший, правда, Андрей?
— Если тот, то конешно. Товарищ командир, можно глянуть?
— Туда — нельзя! — завернул его комиссар. — Чем же он вам понравился?
— Этой вочью, когда мы стояли на каком-то полустанке, он дал нам напиться воды и ещё — три булки хлеба. И по разговору мы поняли, что он не как другие.
— Он говорил с вами по-русски?
— Нет… Но вот она хорошо говорит и понимает по-ихнему. У них в школе изучали немецкий.
Комиссар пообещал, что немца убивать не будут, и Петровичу приказано было собрать всех бывших заложников и увести в глубь леса.
Здесь, у небольшого ручья со вкусной водой, они впервые за несколько суток вволю напились, умылись, привели себя в порядок. Подошедшие вскоре несколько партизан принесли поужинать — хлеб, консервы, галеты. Подкрепившихся и повеселевших, их построили в колонну по одному и едва различимой тропой, а часто и без таковой, повели вниз по
Разбуженный скрипом двери — под утро, когда в окошко уже пробивался слабый свет — Андрей различил в вошедшем комиссара. Тот подсел к дежурившему здесь Петровичу (остальные трое, доставившие сюда продукты, коротали ночь во дворе) и спросил: — Ну, как они?
— Умаялись, бедняжки, спят мертвецким сном. Выйдем, пусть отсыпаются.
Поправляя куртку, которой с вечера прикрыл Марту, Андрей нечаянно разбудил и её.
— Ты уже не спишь? — потягиваясь, повернулась она к нему. — И я так славно выспалась! Как дома.
— Меня разбудил комиссар. Верней, скрип двери, когда он вошёл. Он, видать, эту ночь глаз не сомкнул: такой усталый…
— А зачем пришёл, не знаешь?
— Как бы не за тобой: знающих по-немецки мало, а пленных обычно допрашивают. Ты бы согласилась быть у партизан переводчицей?
— Домой хочу… Мама с дедушкой с горя места себе не находят. И за твою маму боюсь: как там она, при больном-то сердце?
— У меня тоже душа болит…. Но я бы охотно остался у партизан. Как ты думаешь, возьмут?
— Об этом я не думала. — В тоне, каким это было сказано, угадывался отрицательный ответ, и она, помолчав, добавила: — Помнишь, что сказал Александр Сергеевич: мы должны остаться в живых, чтоб продолжать начатое ими! И это касается тебя больше, чем меня.
Когда через полчаса комиссар с Петровичем вернулись в избушку, они нашли своих подопечных беседующими в полный голос. Правда, шум тут же утих.
— Как спалось? — поздоровавшись, спросил комиссар; услышав одобрительный гул, заметил: — Конечно, тесновато у вас тут, но зато тепло. Заболевших нет? Ну, и прекрасно! Сейчас Петрович сводит вас на речку и займемся приготовлением горячего завтрака.
— А шо будет на завтрак? — поинтересовался кто-то.
— К хлебу разогреем мясные консервы, к сладкому чаю — галеты. Если, конечно, они вам не надоели.
— Такие, как вчера? Не надоели! Вкусные, хочь и фрицевские, — послышались голоса. — А потом куда — останемся у партизан?
— Какое-то время побудете у нас — пока уляжется суматоха у немцев после вчерашнего. Кой-кого из вас надо обуть и приодеть — ночи, особенно в горах, холодноваты. А потом отправим вас по домам. Небольшими группками, чтобы не вызвать интереса у оккупантов. Об этом ещё будет разговор, а сейчас — подъём и все в распоряжение Петровича.