Неоготический детектив
Шрифт:
Каждая картонка была снабжена этикеткой с именем одного из членов секты, старательно выведенным цветным карандашом.
Одна из коробок выглядела совершенно новой, на ней даже сохранился штамп магазина. Этикетка гласила, что она принадлежит брату Верность Ангелов. Куинн перетащил ее на, железную кровать и открыл крышку.
Лежащая сверху темно-зеленая шляпа была точь-в-точь как та, которую он видел на Джордже Хейвуде, когда тот встречался с Вилли Кинг в пустом доме. И на шляпе, и на темно-сером костюме, лежащем под ней, были ярлыки фирмы «Хадли и сын», Чикот, Калифорния.
Куинн укладывал вещи обратно в коробку, когда в дверях появился Лэсситер.
— Что-нибудь нашли?
— Надо полагать, одежду Джорджа Хейвуда.
— Дайте-ка взглянуть.
Шериф внимательно исследовал каждую вещь, разглядывая ее так и сяк в косых лучах заходящего солнца.
— Тут есть еще такие картонки?
— Навалом.
— Пошли-ка поглядим.
Первой им попалась коробка сестры Благодеяние. Толстый слой пыли на крышке указывал на то, что ее давно не открывали. В ней оказалось черное шерстяное пальто, несколько белых халатов, цветастое креповое платье, нижнее белье, две пары белых туфель, какие обычно носят сиделки, сумочка из телячьей кожи, кое-какие драгоценные безделушки, мужские часы с цепочкой и пачка писем. Часть из них, очень давние, были подписаны: «Твой любящий муж Фрэнк». Некоторые, совсем недавние, подписал Чарли. Последнее было датировано декабрем:
«Дорогая мама!
Снова я пишу, чтобы пожелать тебе веселого Рождества от Флоренс, обоих мальчиков и меня. Я хотел бы, чтобы для тебя оно было действительно ВЕСЕЛЫМ РОЖДЕСТВОМ, если, конечно, такое возможно. Когда ты, наконец, соберешься прийти в себя и покинуть это ужасное место? В мире слишком много несчастий, чтобы, непонятно почему, взваливать их все на себя. А у нас в доме хватает комнат, и ты можешь выбрать любую.
В прошлом месяце Фло и мальчики переболели, но сейчас уже здоровы. Я посылаю тебе двадцать долларов. Можешь делать с ними, что хочешь: потрать их, сохрани, порви, только, ради Бога, не отдавай этому извергающему пророчества сумасшедшему, который, кажется, тебя загипнотизировал.
Еще раз веселого Рождества!
Чарли».
Даже между строк Куинну не удалось обнаружить в письме ни грана любви или хотя бы простой привязанности. Чарли писал его в гневе. Даже если он действительно хотел, чтобы мама приехала и разделила с ним жилье, это было выражено слишком слабо. Хотя по сути ему следовало добавить всего четыре слова: «Ты нам нужна здесь».
— У нас сейчас нет времени на письма, — ворвался в его мысли резкий голос Лэсситера.
— И все же я вам советую взглянуть. Оно от ее сына, Чарли.
— Вот как?
— Вам, наверное, придется ему позвонить и осторожно сообщить о смерти матери.
— Ничего не скажешь, приятная перспектива! «Привет, Чарли, твою старушку только что прикончили!» — Лэсситер взял письмо, протянутое Куинном, и сунул в карман. — Ладно, давайте по-быстрому переворошим
Хоккейные коньки, как выяснилось, принадлежали брату Свету, лампа и кружка — сестре Раскаяние. Брат Твердое Сердце развлекался, заводя время от времени свой фонограф, брат Язык склеил из спичек шлюпку, а Карма некогда лелеяла безголовую куклу, укладывая ее на бархатную подушку.
Под подушкой Куинн обнаружил несколько листочков бумаги, покрытых с обеих сторон машинописным текстом — кто-то учился печатать на машинке с настолько изношенной лентой, что она уже почти не оставляла следов. Тем не менее можно было разобрать отдельные предложения, слова, цифры, строчки точек, запятых и прочих знаков пунктуации. Достаточно часто в разном контексте встречалось им «Карма».
Некоторые предложения отражали реальную действительность, другие — разыгравшуюся фантазию девушки:
«Меня зовут Карма, и я ненавижу свое имя.
Завидуя моей потрясающей красоте, они замуровали меня в лесной башне. Какая печальная судьба для принцессы!
Куинн сказал он привезет мне волшебный подарок для лица. Я не думаю что он приедет.
Сегодня я сказала черт черт черт три раза громко.
Принцесса сделала веревку из своих длинных волос и задушила всех врагов и освободилась и вернулась в королевство».
— Что это у вас там? — поинтересовался Лэсситер.
— Упражнения Кармы на пишущей машинке.
— Здесь нет пишущей машинки.
— Может быть, ее забрал тот, кому она принадлежала?
Шериф согласился, что это вполне логично, и вопрос был закрыт.
В картонке, помеченной именем брата Терновый Венец, не обнаружилось никаких трогательных воспоминаний о прошлом: лишь кое-какая одежда: изъеденные молью свитер и твидовый пиджак, хлопчатобумажная рубашка, пара ботинок и несколько шерстяных носков, настолько дырявых, что они уже с трудом походили сами на себя. Было заметно, что к содержимому коробки давно уже никто не прикасался.
— Минутку, — вдруг встрепенулся Куинн.
— Что случилось?
— Ну-ка, прикиньте на себя эту рубашонку.
Шериф приложил рубашку к плечам.
— Вроде мой размер. А что?
— Вы какой носите?
— Шестнадцать с половиной.
— Ага. Тогда попробуйте-ка накинуть пиджак.
— Что это вы затеяли, Куинн? Учтите, я терпеть не могу возиться с чужим барахлом, — тем не менее шериф покорно натянул на себя пиджак, с трудом налезший на его широкие плечи. Рукава оказались безбожно длинны.
— Теперь что, свитер?
— Если не возражаете.
Свитер более или менее подошел, но рукава тоже были длинноваты.
— Ладно, Куинн, — Лэсситер брезгливо забросил вещи обратно в коробку. — Теперь выкладывайте, до чего вы там додумались?
— Обычная фальшивка, — пожал плечами Куинн. — Ни одна из этих вещей брату Венцу не принадлежала. Он среднего роста, даже чуть ниже.
— Может, он скинул вес, поживя здесь…
— Ага. И заодно подрезал себе руки и ноги.
— …или на коробку нечаянно наклеили чужую этикетку. Да я вам с ходу придумаю кучу объяснений.