Неопознанный ходячий объект
Шрифт:
Обратились к батюшке, в том году крестным ходом вокруг деревни ходили, не помогло. Отец Сергей говорит, это вам наказание за то, что часовню ограбили, за чудотворную икону и кружку. Наверное, так и есть.
— Деньги из кружки Вова Татарин взял, — вздохнула одна из женщин, — ему на чекушку не хватало.
— Это он сказал? — заинтересовалась Женька.
— А что ему говорить, он в тот день с перепоя маялся, у Зинки выпить просил, а она ни в какую и бабам наливать ему не велела. А кто ж с его Зинкой свяжется, вот и не наливали. Вовка исчез, а к вечеру Люська
— И на старой мельнице ночами светится, — кивнула Валентина. — Своими глазами видела, малюсенький огонек, и вроде кто шепчет что-то.
— А где эта мельница? — насторожилась Женька.
— За деревней, прямо на реке, километра полтора отсюда. Посмотреть хотите?
— Надо бы взглянуть, — пожала Женька плечами. Мы еще немного поговорили… Тут к одной из сидевших женщин подошла собачонка, пятнистая дворняжка, ткнулась носом в ее руку, устраиваясь рядом, а я спросила:
— У кого в деревне большая собака? Серая или черная. Лохматая, вроде кавказца.
Женщины в недоумении переглянулись.
— У наших одни дворняжки, больших собак никто не держит.
— Как же так, — не поверила я, — мы ночью видели…
— Может, прибежала откуда? — пожали плечами женщины. — Хотя вряд ли…
— Зимой Зинкину собаку задрали, — напомнила Валентина, — говорили, волк.
— Для волка слишком крупный, — вслух подумала я, хотя, если честно, имела весьма смутное представление о волках. Тут я обратила внимание, что Иван Бородин, до того момента устроившийся в сторонке прямо на земле, жующий какую-то травинку и не обращавший внимания на наш разговор, вдруг насторожился.
Уставился на меня, приоткрыв рот, вроде бы даже испуганно.
— Это не собака, — заявил он, — оборотень. Он с болота ходит, кувырк через голову — и поминай как звали. Я его чуть не выследил, но он бегает быстро. А на болото идти за ним страшно, надо здесь ловить.
Мы некоторое время молчали, переваривая информацию, затем Валентина сказала, махнув рукой и обращаясь к Ивану:
— Да будет тебе…
А у меня возникла настоятельная потребность прогуляться. Мы с Женькой направились по деревенской улице, и Иван с нами.
Никого из жителей мы больше не встретили, поднялись на пригорок и оказались возле небольшой часовни. Сообразив, куда мы идем, наш сопровождающий исчез, не говоря ни слова.
Часовня была деревянной, увенчана луковицей, выкрашенной в голубой цвет. Двустворчатая дверь заперта на задвижку. Оглядевшись и никого не обнаружив поблизости, мы открыли дверь и заглянули в часовню. Если честно, в ней не было ничего интересного: ниша, должно быть, предназначенная для иконы, ныне пустовала, лампадка, большой подсвечник,
— Что скажешь? — спросила Женька.
— Икону свистнул кто-то из приезжих. Свои вряд ли бы рискнули, секреты здесь не держатся, а за чудотворную икону могут и по шапке дать.
— Ага, — вяло согласилась подружка. — А в остальном?
— Что ты имеешь в виду? — удивилась я.
— Разгул нечистой силы, естественно, — сказала она, даже не улыбнувшись.
— С нашей хозяйкой все ясно, — ответила я. — Батюшка прав, подрыв экономики, то бишь госмонополии на водку, свое дело сделал: Августа Поликарповна предалась фантазиям. Вова Татарин тоже всегда пьян, как и Василий.
— Но прочие бабки на запойных не похожи, — задумчиво произнесла Женька, оглядываясь.
— Ну и что? Люди живут без электричества, места глухие… только не говори, что ты веришь во всю эту чепуху… Кукуй по болоту водит… надо же придумать такое. Могли бы назвать его как-то поприличнее.
— Да, имя у чертовщины не впечатляет, фольклор здесь еще в цене, это ясно. Давай прикинем, что мы имеем. Есть деревня, довольно интересно расположенная, есть болото, на котором остров, с некоторых пор труднодоступный.
На болоте и в старой мельнице видят огни, а началось все это примерно в одно время с исчезновением чудотворной иконы.
— Это за уши притянуто, — возмутилась я. — Не можешь же ты всерьез решить, что здесь замешано нечто потустороннее. Я понимаю твое желание наскрести материала хоть на крошечную заметку, но Кукуй — это неприлично. Из-за него не стоило тащиться за полторы сотни километров. Напиши о бедственном положении сельчан, оставшихся без света. В конце концов, попытайся добиться, чтоб эти братья Симаковы понесли заслуженную кару… Слушай, я так и не поняла, зачем им понадобилось провода срезать?
— Ты, Анфиса, совершенно темная, — вздохнула подружка. — Провода — это цветмет, денег стоит. Сдали во вторсырье…
— Но ведь люди, которые у них вторсырье принимали, должны были видеть, что берут…
— Анфиса, не тревожь меня, — взмолилась Женька. — Ты словно первый день на свете живешь. Конечно, видели и наверняка знали или догадывались, что цветмет свистнули. Ну и что? Им на это начихать.
— Вот об этом и напиши, — возмутилась я.
— Об этом никому не интересно, это и так все знают, — вздохнула Женька.
— Давай вернемся к нашим баранам, то есть к Кукую. Ты веришь, что в Липатове что-то происходит?
— Я тебе уже сказала, твой дурацкий Кукуй никуда не годится. Даже для детских сказок.
— А собака? — покусав губу, спросила Женька.
— Какая собака?
— Про которую ты сама спрашивала.
— Ты же слышала, собака могла прибежать из другой деревни.
— Через болото?
— Может, здесь еще дороги есть, мы же не спрашивали. Точно есть, раз Вова Татарин к куму на мотоцикле ездил, выходит, и собачка вполне могла…