Неотразимый Кавалер

Картленд Барбара

— Я — не уверен, — медленно проговорил лорд Мельбурн, и когда он еще произносил эти слова, то понял, что совершил ошибку…

Последовавшая за этим сцена была шумной, неприятной, но неизбежной. Его светлость оставил Лиану истерично всхлипывать на подушках и, спускаясь вниз по узкой лестнице, размышлял, почему ему никогда не удавалось порвать отношения так же безболезненно, как это делали его знакомые. Когда те расставались со своими любовницами, все было очень просто — решить денежный вопрос, возможно, бриллиант или два — и никаких обид.

А для

него разрыв всегда означал слезы и обвинения, упреки и неизбежное жалобное: «Что я сделала не так?.. Почему я тебе больше не нравлюсь?.. У тебя есть другая?»

Он слишком хорошо знал эти вопросы — все они были ему известны.

Самостоятельно открыв выкрашенную в элегантный желтый цвет дверь и хлопнув ею за своей спиной так, что полированное медное кольцо застучало «та-та-та», лорд Мельбурн сказал себе, что он последний раз совершает такую глупость — снимает для своей любовницы дом.

Покровительствовать оперной артистке было модно. Вывозить ее на прогулки в Парк, обеспечить собственным экипажем и лошадьми, надеяться, что она сохранит хотя бы мнимую верность до окончания отношений. Но в то время как у других мужчин конец связи проходил дружески, без каких-либо сложностей, у лорда Мельбурна все неизменно получалось иначе.

Его начинали преследовать со слезами и разрывающими сердца письмами, с мольбами об объяснениях и с упорным нежеланием верить в то, что милорд действительно больше не заинтересован.

Его экипаж ждал внизу, скромный закрытый экипаж, который лорд Мельбурн использовал по ночам для подобных визитов. Кучер явно удивился, увидев его так рано, и резко поднял вожжи. Симпатичный молодой лакей, ростом выше шести футов, закрыв за лордом дверцу кареты, вскочил на козлы к кучеру и тихо бросил ему:

— Спорим, все кончилось!

— Быть не может, — ответил тот. — Он же и месяца с ней не провел.

— Однако все уже кончилось, — убежденно произнес лакей. — Мне знакомо выражение его лица, когда он говорит себе «все», и тогда действительно все заканчивается.

— Никогда не любил этих француженок, — заметил кучер. — Предыдущая была англичанкой. Теперь кто следующая?

— Она ему надоела за три месяца, — с удовольствием произнес лакей. — Интересно, чем они ему так быстро надоедают?

Сидя внутри кареты, его светлость задавал себе тот же самый вопрос: почему женщина внезапно переставала казаться ему привлекательной?

Он ведь наслаждался тем, что выводил Лиану напоказ перед своими друзьями. Брал ее с собой в игорные клубы, в Албани Румз, к Моттону, в Воксхил Гарденз. Ему казалось, что она затмевала всех женщин, присутствовавших в этих местах. Она была веселой, она была привлекательной, она обладала joie de vivre [9] и энергией, которые очаровывали всех, кто с ней заговаривал.

9

Жизнерадостность (фр.).

— Тебе

чертовски повезло, — сказал однажды лорду Мельбурну сэр Генри Стейнер, и зависть, прозвучавшая в голосе друга, была очень приятна.

«Подберет ли теперь сэр Генри то, что я бросил», — подумал он. Но, помимо Стейнера, найдется еще не меньше дюжины тех, кто с радостью начнет бороться за благосклонность этой француженки, которая уже очаровала многих среди самых взыскательных и избалованных молодых людей высшего света.

«А мне, тем не менее, она больше не нужна», — подумал лорд Мельбурн.

Вытянув ноги, он положил их на сиденье напротив.

— И черт с ней! — вслух воскликнул он. — Черт с ними со всеми!

Он знал, что с его стороны было глупо испытывать какую-то вину за ту сцену, которая только что произошла. Он знал, что именно Лиана, а не он сам, поломала установленные правила.

Принято, что соглашение между джентльменом и его любовницей — это исключительно коммерческое предприятие. Они наслаждаются обществом друг друга, и обязанность женщины — быть как можно привлекательней и всеми возможными способами получать максимальную плату за свои прелести. Но даже речи не может идти о любви, сердцебиениях и разбитых чувствах.

И, тем не менее, везде, где был замешан Кавалер Мельбурн, все правила разлетались в разные стороны. Кавалером его прозвали еще в детстве. Теперь даже родственники с трудом вспоминали его настоящее имя.

Это прозвище он приобрел в тот день, когда впервые появился в атласной курточке и панталонах. Даже в возрасте шести лет ему удалось носить этот костюм с таким видом, что у одного из приятелей его отца вырвалось восклицание:

— Боже, но он ведь уже выглядит настоящим Кавалером!

Прозвище закрепилось, и теперь не было сомнения, что оно оказалось самым подходящим. Сам принц Уэльский следовал моде, установленной лордом Мельбурном: скромные превосходно скроенные сюртуки и замысловато повязанные галстуки, отказ от роскошных драгоценностей и вообще всего того, что имело отношение к «обязательному набору денди».

Но прозвище подходило и по другим причинам: во всей стране не было человека, способного так ловко управлять двуколкой или фаэтоном; его посадка, когда он выезжал верхом на охоту с борзыми, была лучше, чем у всех, кто окружал его; он великолепно стрелял и превосходно боксировал.

Таким образом, Кавалер Мельбурн был самым желанным, самым неотразимым и вызывавшим всеобщую зависть мужчиной в Лондоне.

Милорд вылез из экипажа, остановившегося на Беркли стрит, с глубокими скептическими складками на лице и плотно сжатым ртом и, войдя в холл своего лондонского особняка, отдал дворецкому шляпу и трость.

— Завтра утром в половине десятого я уезжаю в Мельбурн, Смитсон, — сказал он. — Прикажите заложить мой новый фаэтон и передайте Хокинсу, чтобы он отправился с багажом впереди меня. Пусть он возьмет быструю повозку, а не «ноев ковчег», которой он пытался воспользоваться в прошлый раз, когда я выезжал в деревню.