Неотвратимость
Шрифт:
Почему-то Шабанов стал теперь вникать и в свои, и в чужие беды, искать ответа на разные «почему». Хотя от этого и смутно становилось на душе. Его опять вовлекли в СВП — секцию внутреннего порядка. Не возражал. Сам искал порядка. И не всегда находил его.
Однажды февральским оттепельным вечером сидели они с завхозом Тужилиным у барачного крыльца, курили, глядели, как Ошурков, которого лейтенант заставил ремонтировать крыльцо, кидает в белого котенка мелкими обрезками-чурками и не может попасть. Когда чурка падала
— Странно все-таки… — сказал Шабанов.
— Чего тебе странно?
— Ну вот нас с тобой, Тужилин, хотят перевоспитать. Может, и выйдет что, все ж у нас совесть есть, хотя и не стопроцентная, и слова мы способны понять.
С другой стороны, вот Ошурков свою совесть давно украл и пропил. Его слова не берут. Его не воспитывать, а дрессировать надо. Но как раз ему — все сходит.
А меня возьми: на свободе я подрался — посадили. Здесь подерусь — ничего не будет. Разве что на неделю в штрафной изолятор. Но, говорят, там сидеть не так и худо.
Тужилин заткнул окурок в снег, сплюнул.
— У них, Шабанов, своя забота, у начальства. Сверху им такое мнение толкают, что в колонии должен быть порядок. А если есть в колонии нарушения, стало быть, плохо колонийское начальство работает, и жучить его надо, чтоб впредь работало хорошо. Видишь как? И приходится обходиться разными домашними средствами, вроде «шизо».
— Так неправильно же! Этак наглость воспитывают, а не…
— Погоди, меня-то за что трясешь? Я, что ли, замазываю…
7
Прошел месяц, как вернулась Мария из неудачной поездки. Вошла работа в привычную ровную колею, отчет годовой сдали, Марию наградили грамотой. Вот и все события.
В середине февраля она увидела Ордынцева, он пришел с какими-то бумагами, которые нужно было подписать у главбуха, а главбух, к сожалению, уехал в банк и вернется поздно.
— Прямо не знаю, чем помочь, — сокрушалась Мария, чувствуя себя как бы в долгу перед Ордынце-вым. — Вам ведь, как всегда, скорее надо?
— Как всегда, — улыбнулся Дмитрий Павлович, — Была раньше пословица: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. И у нас: кончилась на участке медь, тогда все и запаниковали, послали меня полпредом в управление.
Ему приятно было говорить с Марией, смотреть на нее.
— Давайте так: оставьте мне документы, а я оформлю, а зайдете в конце дня. Хорошо?
«Очень хорошо!» — подумалось Ордынцеву. Сегодня еще раз увидит ее, услышит голос… Да нет, это все ни к чему, увидит не увидит, какая разница. Только все равно без главбуха — тупик.
В тот день Дмитрий Павлович, против обыкновения, в цехе не задерживался ни на минуту, участок не обошел. В четыре часа, только звонок отзвенел конец смены, пошел мыться и переодеваться. В раздевалке перед
В управление пришел без четверти пять. Главбух из банка вернулся. Ордынцев заметил его в открытую дверь кабинета. Вспомнил, что надо зайти в профком, и зашел. Толковал с профсоюзными деятелями, какие-то общественные вопросы решал. И не хотел себе признаться, что это он хитрит с собой, нарочно тянет время, — бухгалтерия заканчивала рабочий день в пять.
— Я уж думала, вы не придете, — улыбнулась ему Мария Николаевна. Она уже собрала, уложила папки и журналы, надела кофточку. — Вот, пожалуйста, все подписано. Можете завтра прямо на склад ехать.
Ордынцев просмотрел документы. И еще раз просмотрел. Сотрудницы бухгалтерии расходились, только Клара Иосифовна углубленно корпела за столом. Мария надела пальто.
— Большое спасибо, Мария Николаевна, — официальным голосом сказал Ордынцев. — Я вас задержал?
Вместе вышли из управления. Опускался медленный снежок, безветренный вечер был не по-февральски теплым.
— Ах, как на улице чудесної Сидишь, сидишь целый день в помещении и как выйдешь на свежий воздух, ну так хорошо дышится!
Фонари на трамвайной остановке освещали густую толпу, час «пик» в разгаре.
— Мария Николаевна… — Ордынцев набрался духу и: — Давайте пройдем пешком до автобуса? Действительно, весь день в закрытом помещении…
— Разве мы с вами попутчики?
— Да. Вернее, нет, я живу на Заревой, в другую сторону ехать. Но я вас проводил бы немножко, можно?
Подошел трамвай, ожидающие начали приступ. Картина была убедительная, и Мария сказала:
— Ну, пойдемте до автобуса, тут такая толкучка!
И они свернули на заснеженную, с узенькой тропинкой аллею, что вела вдоль заводской ограды к автобусной остановке. Конечно, и там была толпа, а потому Ордынцев, еще раз сославшись на полезность прогулки, проводил Марию Николаевну почти до дому.
О чем они говорили? О работе, о заводе. О характере старшего бухгалтера Клары Иосифовны, о вечной загадке неполадок на городском транспорте. Этот самый транспорт проносился мимо, шурясь морозными окнами, а они шли себе и разговаривали. Пока по переулку не вышли к ярко освещенной большой улице.
— Вот вы меня и проводили почти до дому, Дмитрий Павлович. Спасибо и до свидания, мне еще в магазин зайти надо.
Она сняла варежку, протянула ему руку. Ордынцев пожал осторожно теплую маленькую руку. И вдруг, сам от себя не ожидая, склонился и поцеловал,
— Ой, что вы! — Мария поскорее натянула варежку. — Зачем вы!
— Извините… — он смутился. — Ну извините… Не хотел ничего плохого, наверно, со мной это от одиночества… так просто с вами пройти… — Ордынцев вовсе запутался.