Неотвратимость
Шрифт:
Увеличенные фотографии показывали Корнилову. Но он говорил: «Нет». Видимо, Папаша сообразил, что раз Корнилов не пришел на очередную встречу, значит лучше переждать грозу дома.
Но еще оставался мелкий спекулянт Витька Рваный, знавший старика, и магазин «Одежда», где продавались случайные вещи…
В приподнятом настроении и совсем рано — еще не было и семи часов — возвращался Павел в этот вечер домой. Но не успел открыть своим ключом дверь квартиры, как взволнованная Лида выскочила в коридор.
— Что-то серьезное случилось. Уже два раза звонили из управления.
Встревоженный,
— Оперативная надобность. Очень прошу вас поскорее на Петровку, 38.
Бегом Павел взлетел по ступенькам, ведущим к проходной управления, что находилась в помещении бюро пропусков, — так было куда ближе к лифту. И чуть не столкнулся нос к носу… с Олегом Григорьевичем Матюшиным. С тем самым «королем разгонщиков», который своим бегством из колонии перечеркнул все добровольные признания и заверения о своей полной перековке.
— Здравствуйте, Павел Иванович. И не сердитесь. Это из-за меня вас дома потревожили. Вот он.
Только теперь Павел заметил рядом с Матюшиным Серегу Шлыкова.
— С повинной явился, — без всякого энтузиазма пояснил Сергей. — Меня ждут в одном месте. А он пришел. Откуда я знаю, что с ним делать? Бормочет: «Павла Ивановича мне». Документов никаких нет. Ну, я и позвонил.
Бывают же такие добрые совпадения. Не успел Павел оформить визит Матюшина и препроводить его куда следует, позвонил дежурный из бюро пропусков.
— Еле разыскал вас, товарищ старший лейтенант. Вас тут еще один гражданин очень добивается. Арамян фамилия.
— Передайте, пожалуйста, ему трубку. Тодик? Привет. Какими ветрами к нам занесло?
— Хорошими ветрами, Павел-джан, хорошими. Ты скоро заканчиваешь?
— Уже.
— Выходи быстро-быстро. Провожу домой. Совет надо держать.
— Матюшина помнишь? С повинной сегодня явился.
— Вах-вах! Совсем прекрасно. Торопись, прошу тебя. Ты расскажешь, я расскажу…
Совет, в котором будто бы нуждался Тодик, был ему фактически не нужен. Экономиста Арамяна, который проявил себя и как хороший дружинник, помощник милиции, пригласили на работу в управление, в отдел борьбы с хищениями соцсобственности.
— Приятно, понимаешь, поделиться, мнение твое услышать. Одобряешь?
— Спрашиваешь. Рядом будем. На разных этажах только.
— Этажи пусть. В одном доме — это главное. Нет, как хочешь, а очень замечательный сегодня день.
— У тебя не бывает так, Тодик, что дни недели окрашиваются в определенные цвета?
— Понедельник — черный, воскресенье — красный?
— Серьезно. Понедельник мне всегда представляется серым, вторник — синим, среда — фиолетовой, четверг…
— А суббота, воскресенье какими?
— Дни отдыха и праздники — желто-лимонными, солнечными.
— Тогда сегодня тоже желто-лимонный день. И его надо отметить хотя бы одной рюмкой коньяка с лимоном.
— Коньяка у нас дома нет, есть сухое вино.
— Попробуем сухое вино. Слушай, а Матюшин, значит, дозрел все-таки, сам пришел?
— Не говори. Честно скажу, не думал, что решится на такое.
— Ха! А что ему прикажешь делать? Неглупый человек, он увидел, в чем единственный выход для него. Как та жаба.
— Опять
— А что? Умей слушать легенды-сказки — будешь иметь учебник жизни. Расскажу?
— А что с тобой сделаешь? Все равно ведь не отстанешь.
— Не отстану. Очень люблю рассказывать. Значит, так. В давние-предавние времена у царя армян Гарегина жили при дворе два соперничавших шута. Один придумал увеселять царя тем, что посадил в бочку с водой трех жаб и научил их хором кричать свое «ква-ква», как только он ударит в бубен. Сколько раз ударит в бубен, столько жабы отзываются своим «ква-ква». А второй шут заверил царя, что, если этих жаб пустить плавать в бочку не с водой, а с молоком, они будут, воздавая хвалу государю, кричать «вах-вах».
— Даже так?
— Именно так. Но первый шут пустил в ход страшные заклинания и перебил ими волшебство второго шута: жабы даже квакать перестали в молоке. Попробуй поквакай, когда жирное молоко облепляет всю кожу, через которую тебе необходимо дышать. Короче говоря, две жабы поплавали-поплавали в молоке и, подняв лапки к небу, опустились на дно бочки. А третья, самая хитрая и самая сильная жаба, упорно продолжала бороздить в разных направлениях поверхность молока, пока не сбила сначала масло, а потом и целый островок из него.
— Взобралась на этот островок — и раз! — выпрыгнула из бочки.
— Верно. Точь-в-точь как поступил твой Матюшин в этот исторический, абсолютно желто-лимонный день.
Рассказ шестой
ПОВЯЗКА
Это было весьма сильным ощущением — ехать в машине, которую вел Кирьяк Алексеевич Лямин, особенно когда он вез опергруппу на происшествие. Шофер отдельской машины, он был вроде бы живой историей угрозыска. Пришел на Петровку вместе с полковником Соловьевым. Вместе и переходил из одного отдела в другой, никак не соглашаясь на отставку, давно положенную и по годам и по здоровью. Сухой, жилистый, неутомимый, умеющий отлично высыпаться в недолгие часы вынужденных стоянок, Кирьяк Алексеевич был обычно в курсе всех отдельских событий и не раз участвовал в операциях. У него осталась на память и бандитская отметина на шее, когда его ткнул шилом один из «клиентов» розыска, вздумавший прорвать кольцо облавы. И несколько передних зубов, потерянных в очередной схватке, он уже с десяток лет никак не соберется вставить.
А мастер вождения он непревзойденный, пожалуй, лучший во всем управлении. И сейчас, изредка вскрикивая сиреной, ляминская «Волга», нигде ни секунды не задерживаясь, мчалась с такой скоростью по еще оживленным московским улицам, что при звуке ее сирены светофоры испуганно мигали желтым глазом и сразу во всю мочь услужливо начинали светить зеленым.
Было уже за полночь, когда они приехали в Перово и остановились посредине Липовой аллеи. Здесь. Вон и машина «Скорой помощи»: через матовые стекла освещенного кузова видны тени склоненных фигур. Возле «Скорой» — группа людей: милицейские шинели, несколько человек в штатском.